Шрифт:
Мастер сновидений
Сумерки сгущались, но мальчишка, что несся по дорожке к лесу, радовался тьме – он бежал навстречу ночи, жадно глотая синий ночной воздух, словно волшебный нектар.
Дорожку, мощеную плиткой, обступали заросли высокого, сладко пахнущего лабазника. А потом плитка кончилась, началась упругая лесная тропа, перечеркнутая узловатыми корнями деревьев. Тропа становилась все уже, вилась и кружилась – и, наконец, уперлась
Мальчишка вступил на пышный ковер из рыжей хвои с чувством, с каким люди обыкновенно входят в свою спальню после трудного дня – и, со стоном блаженства, растянулся на земле, раскинув руки. Теплое дыхание ночи окружало его. Лес, синий лес, полный тихого попискивания сонных пичужек, влаги и дыхания ветра в сосновых кронах, был обиталищем снов. Все живое спало – спали неугомонные бурундуки, шумные дятлы, дрозды и сойки. Только сова пролетела рядом с мальчиком – ее полет был неслышным, но он уловил ее присутствие шестым чувством.
«Сны, – думал он, – кругом сплошные сны. Я их вижу, я их чувствую…»
Снов было много – целое море. Он, сам не зная как, понимал сны белки, свернувшейся в дупле, сны бабочки, что сложила ослепительно яркие крылышки и притворилась черным иссохшим листочком…
Он закрыл глаза. Но внутренним взором продолжал видеть тот же ночной лес, те же стволы сосен, что его окружали, те же папоротники и колокольчики… Не открывая глаз, он щелкнул пальцами, словно призывая некую силу прийти к нему – и напряженно прислушался, желая, чтобы она, эта сила, пришла к нему и заполнила собою его целиком.
«Иди же, иди ко мне» – звал он, и вот перед его внутренним взором замелькали, словно светлячки, нежные искорки, и сложились в прекрасный старинный дворец, светящийся изнутри, как фонарь, всеми башенками и окнами, крышами и витражами. От дворца протянулась аллея; по ней несся всадник на быстром коне…
«Отличный сон», сказал себе мальчик, и снова щелкнул пальцами. Он увидел Рождество у камина, и тайное свидание влюбленных в заснеженном парке… Он улыбнулся, и пришпорил свое воображение – ну давай же, давай!
Он видел золотистых драконов, несущихся на огромных крыльях над морем, сквозь черные громады клубящихся туч, сквозь электрическую сеть прозрачных розовых молний… Видел парусник, что яростно боролся с кипящим морем, и, в ту минуту, когда огромная, словно из живого стекла сделанная, волна готовилась накрыть его, слышал отчаянный крик боцмана: «Руби мачты!».
Нисколько не напрягаясь, он заставлял свое воображение менять сюжеты и персонажи, и тихо смеялся, наслаждаясь своим могуществом над мириадами снов…
Он видел тихое поле, над которым вился туман, и фигуру женщины в белом, что тихо манила за собой заблудившегося путника…
Он открыл глаза и сел.
«Пора домой, меня хватятся, – подумал он, – я нарисую все, что видел…. Жаль, что я рисовать не умею…»
Перед тем, как вскочить на ноги, он прислушался – что за шорох? Ах, да: это, шевеля мокрым носиком, через заросли папоротника пробирался ежик…
***
Утро явилось бликами на листьях деревьев – зеленое, чистенькое, умытое утро. Мальчик вспомнил обещание, данное себе накануне. «Надо нарисовать все это, чтобы не забыть», – и прямо от кровати он кинулся к письменному столу.
Акварель! Карандаши! Альбом! Баночка с водой! Кисти!
Облизывая кончиком языка губы от нетерпения, он смотрел на белый лист, прикидывая, как начать…
– Дениска, завтракать! – донесся до него бабушкин голос; из коридора потянуло запахом блинчиков.
– Ах да, сейчас, сейчас, – крикнул он нетерпеливо, и попытался сделать набросок дракона, летящего над морем.
– И что это за каракатица? – услышал он над плечом голос бабушки. – Давай, Дениска, вот, кушай блинчики, я тебе чаю с лимоном принесла.
– Спасибо, – вежливо ответил Дениска, и пояснил, – это дракон.
– А, – так же вежливо ответила бабушка, – очень похож.
Но мальчик чувствовал, что дракон даже на тысячную долю не похож на того, которого он видел вчера в своем воображении. Тот был живой – настолько живой, что каждая его чешуйка блистала жизнью; полны жизни были его оранжевые глаза, шуршали живые кожистые крылья; он помнил силу, мощь и ярость существа, кинувшего вызов буре и нашедшем упоение в преодолении стихии. На бумаге же получалось реально нечто, напоминающее каракатицу…
Мальчик вздохнул и принялся за блинчики.
«Не получается, – думал он. – И никогда не получится. И пусть! Буду блинчики кушать…» – и тут же почувствовал, что вовсе не «пусть». Да, да! душа его требовала выговориться – и рассказать всем, всему миру: про дракона, и про светящийся замок, и про заснеженный сад, и про то, как чувственно-грациозно танцует алое пламя в камине, в то время, как поленья потрескивают и истекают янтарной смолой…
Задумчиво подобрав последним блинчиком остатки сметаны, он подошел к дедушке, и осторожно начал дышать, приготовляясь задать вопрос.