Забытая история
Шрифт:
Пришлось разбудить хозяина лавки. Услышав, что покупка крупная и срочная, он неохотно открыл магазин и позвал помощницу, судя по всему – его дочь:
– Выбирайте, - он указал на полку с цветами.
Я взглянул на розы. Розовые цветы были полураспустившимися, нежными и юными, как моя девочка. А кремовые настолько свежи, они напоминали о наших чувствах…
«Что принято дарить в этих случаях?» - подумал я. «Будь что будет! Не прогадаю…» - я улыбнулся своим мыслям.
– У вас есть большие корзины для цветов? – спросил
– Конечно!
– Мне нужна самая большая…
– Хорошо. А что будете брать?
– Эти, розовые, и кремовые, - ответил я.
– Сколько? – продавец уже предвкушал выгоду, но даже не подозревал, насколько ему повезло.
– Вы не поняли? Все!
Молодая помощница восторженно посмотрела на меня и принесла корзину:
– Надеюсь, поместятся…
– Должны! – ответил я.
– Это к чему же такой подарок? – поинтересовалась она. – Если не секрет, что должно было случиться…
– Как надо было провиниться, - пошутил хозяин лавки.
Я засмеялся:
– Бог миловал, у нас все хорошо. Даже очень хорошо, - я улыбнулся своим мыслям. – Моя жена беременна…
– Потрясающая новость! – улыбнулся хозяин лавки. – Вот только когда Вы женились, если не секрет? Газеты не так давно назвали вас самым богатым холостяком страны…
– Газеты не знают, что я уж давно не одинок, - ответил я. – И, надеюсь, не узнают, - я подмигнул им.
– Конечно, мы будем молчать! – заверили меня продавцы.
– Вот, так будет еще лучше, - девушка взяла с прилавка искусственную бабочку и приколола на один из цветков. – Порадуйте ее. Когда улыбается будущая мама, вместе с ней улыбается и ребенок…
– Спасибо, - я расплатился и взял корзину.
– Здорового Вам наследника, - пожелала мне девушка. Казалось, она и правда рада за нас.
В машине я достал кольцо, которое давно носил с собой. Я купил его еще до того, как мы с Ангеликой возобновили наши отношения. Я ждал подходящего случая. И вот, он настал…
Мы были так счастливы. Гели так ждала этого малыша, но счастью не суждено было появиться на свет…
Гоффман уговаривал меня поесть, но я отказывался. Отказывался все четыре дня. Или просто не обращал на него внимания. Тогда они придумали другой способ вернуть меня к жизни.
Приехавший как-то Гиммлер сказал, что мне следует выступить на партсобрании. Сказать хотя бы пару слов, чтобы развеять слух о моем самоубийстве. Ему удалось уговорить меня.
Собрания я почти не помню. Я как будто не слышал шумных возгласов, приветствий, слов соболезнования. Я был среди людей, но одинок, как никогда. Последняя нить, связывавшая меня с внешним миром, оборвалась несколько дней назад. Теперь я один. Волк-одиночка…
Я поднялся на трибуну. О чем я говорил? Не помню. Говорил то, что приходило в голову. Но, кажется, люди понимали меня. Или же делали вид. Быть может, это собрание и организовано для того, чтобы вернуть меня к жизни?
– Вопросы есть? – поинтересовался я, закончив речь.
– Да, - отозвался
Боль с новой силой пронзила мое сердце. Я потерял сознание.
Ангелика не раз спрашивала меня, что я чувствую во время приступов. А следовало бы спросить, что чувствуешь после. Приступ – это как волна боли. Она невыносима, но я знаю: это пройдет. И после нее наступает облегчение, в памяти всплывают самые яркие моменты жизни.
В этот раз я видел ее.
Я как будто перенесся в прошлое. В тот злополучный день, когда мои противники впервые угрожали расправиться с ней. В тот раз они сделали это с помощью газеты.
В одной из заметок была интересная концовка: «Он борется и побеждает. Но как бы за победу не пришлось заплатить чем-то дорогим. Быть может, более дорогим, чем власть…».
Конечно, эти слова можно трактовать по-разному. Но в газете была наша фотография. Мы вдвоем. Я прекрасно помнил тот момент: мы тогда возвращались с кладбища: были на могиле Греты. Я поздно заметил фотографа, а охрана была слишком далеко. Фотограф успел скрыться…
Гели плакала: ей было не до фотографов. Моя девочка так и не смирилась со смертью Греты. Я был раздражен: как можно фотографировать в такой момент? Люди совсем совесть потеряли…
И эта фотография была в газете.
Я помню, как в тот день пришел домой. Было около часа ночи, и моя девочка уже спала. Обычно в таких случаях я даже не заходил к ней: не хотел будить, но в этот раз я чувствовал, что должен быть с ней рядом.
Я лег с ней рядом, прижал ее к себе: «Маленькая моя, ты самое дорогое. Только ты!». Она приоткрыла глаза и улыбнулась мне:
– Не уходи. Останься со мной, - вместо ответа я поцеловал ее. Гели прижалась ко мне и почти сразу снова уснула.
А я не мог заснуть. Я смотрел на нее, мою любимую женщину, и верного друга. Самую добрую, милую, доверчивую и открытую девушку из всех, кого я когда-либо знал. Ведь каждый может обмануть ее. Моя малышка не хотела верить в то, что не все люди добры друг к другу. Она жила в мечтах, в своем, нереальном мире. И я не хотел ее разочаровывать. Пусть живет в доброй сказке, я сделаю все, чтобы она не разочаровалась в этом мире.
– Моя девочка, у тебя все будет хорошо, - я осторожно поцеловал ее в щеку. Гели лишь улыбнулась во сне. «Тебя должны окружать только самые лучшие люди. Уж я об этом позабочусь…» - подумал я. Как хорошо, что она не интересуется политикой! Прочитай она пару статей – и разочарование было бы неизбежно. Но она не знала, чего я добиваюсь…
Хотелось каждую секунду, каждый миг быть с ней рядом. Держать ее за руку, прижимать ее к себе, смотреть в ее глаза.
Тогда я думал, что смогу защитить ее. Закрыть от всего неприятного, злого. Не подпускать к ней никого, кто мог бы ее расстроить. «Моя девочка должна быть счастлива» - думал я, а получилось, что я запер ее в четырех стенах.