ЗАБЫТОЕ И ПРОЙДЕННОЕ МИМО (короткие рассказы и микроновеллы)

Вадим

Громовой и мрачный звон потряс небосвод, объятый мглой.

– Ё-моё! Чо такое творится-то? В три часа ночи!

– Да опять алкаш этот, чтоб ему ни дна, ни покрышки! Очухался только что, видать, скотина синюшная. Он как из запоя выйдет, лежит с похмелья посреди комнаты - ни рук ни ног поднять не может - башкой в тазик бьётся каждый раз и мычит! Уж и милицию вызывали, и в вытрезвитель сдавали - все по-новой!

– Нет, ну вот ведь сволочь, а? Не заснуть теперь!

ФИЛОСОФИЯ

Прокравшись

через спутанный кустарник, Охотник поднял двухстволку и прицелился в огромного Лося, спокойно обгладывавшего на поляне кору с молодой осины. Целился он долго, посапывая от напряжения. Внезапно Лось поднял голову и посмотрел в его сторону.

– Стрелять будешь или как?
– невнятно, с набитым ртом спросил он.

– Че... чего?
– растерялся Охотник и отступил на шаг назад.

– Стрелять, я говорю, будешь?- качнув разлапистыми рогами, повторил Лось и взрыл острым копытом дерн.

– Хотелось бы, - признался Охотник, нервно поглаживая цевье ружья.

– Гуманист, - покачал головой Лось, - Эразм!

Охотник протер глаза. Ущипнул себя за руку. Сплюнул через левое плечо.

Лось не исчез. Он бродил по поляне и громко жаловался неизвестно кому:

– Это бесчеловечно! Вы только посмотрите: я, мыслящее существо, стою под дулом орудия убийства, принесенного в наш Дремучий Лес невежественным и жестоким приматом, мнящим себя венцом творения. И мне - мне!
– приходится с этим мириться, ежесекундно рискуя пасть жертвой садиста!

Он передохнул, нервно пободал рогами осину и продолжил, косясь в сторону растерянного Охотника:

– А ведь, вполне возможно, что я уже стою на пороге великого философского открытия. Мы могли бы наладить диалог культур, рассмотреть онтологические вопросы бытия...

Оглушительный дуплет грянул, точно гром среди ясного неба. Взревев, Лось взвился на дыбы и рухнул, ёкнув окровавленным боком.

Охотник подошел к нему и потыкал вздрагивающую тушу стволом ружья.

– Я сам - кандидат философских наук. Не хватало еще, чтобы какая-то тварь с рогами диссертацию защитила, - тихо и злобно сообщил он в пространство, и щелкнул стволами, выбросив две дымящиеся гильзы, - вот ведь животное...

МУ-МУ

Му-Му никак не тонула.

В очередной раз швырнув в нее кирпич, Герасим, невнятно мыча, взялся за весла и описал на лодке широкий круг, укоризненно глядя на безмятежно лежащую в центре окружности собачку.

Му-Му меланхолично смотрела в небо и изредка немотивированно шевелила левой задней лапой. Злобно плюнув в воду ("Не плюй в колодец...!" - раздался было с небес звучный голос, но глухонемой не обратил на явное знамение никакого внимания), Герасим пошарил на дне лодки и достал багор. Потыкал им в серое мохнатое тельце, лениво бултыхающееся среди палок и веток.

– Ы-ы?
– промычал он, что, надо думать, долженствовало означать: "Чертова псина, ну сколько можно?".

Му-Му перевернулась на живот и одним глазом вопросительно посмотрела на хозяина.

Запас кирпичей, погруженных в лодку, был исчерпан.

В нарушение всех законов физики, тщедушная собачонка с привязанным к каждой лапе здоровенным

куском камня, лихо выгребала по глади озера, и даже не пыталась утонуть. Будь на месте Герасима кто-то другой - хотя бы самый захудалый богослов - он бы непременно задумался и вывел бы для себя ослепительную истину о неисповедимости путей господних и все такое прочее. Но Герасим был простым крестьянином. Задумавшись, он пришел к простому решению - проколоть собаку вилами. Для этого пришлось грести к берегу.

Вилы нашлись в ближайшем овине. Не глядя на гуляющую туда-сюда по берегу изрядную толпу жалостливо заламывающих руки зрителей, огромный мужик, заросший сивыми нечесаными волосами, словно мамонт вломился внутрь, схватил инструмент и прыгнул обратно в лодку. Герасима боялись, поэтому остановить его никто не попытался, и только самые смелые кричали издалека: "Пошто животину тиранишь, ирод?". Кричать было хорошо и удобно, все знали, что глухой как пень Герасим этого даже не заметит.

Му-Му уже снова перевернулась на спину и плавала теперь мелкими кругами, для интереса вихляя хвостом. Пущенные в нее могучей рукой вилы собачонку словно бы раззадорили - она стремительно набрала приличную скорость, так что бурун стал напоминать след лоцманского катера, и угрожающе таранила лодку лобастой головой с развевающимися ушами.

Борт треснул и вогнулся внутрь. Хватая руками воздух, Герасим с истошным мычаньем хлопнулся в воду. Плавать он не умел, да вдобавок ко всему, еще и тяжелая, намокшая в воде собака лезла к нему на плечи, больно стучала кирпичами по голове. Мычанье быстро перешло в бульканье, потом в маленьком водовороте закружился рукав холстинной рубахи - и Герасим исчез.

Утомившаяся Му-Му, отфыркиваясь, поплыла к берегу. Тяжело чавкая привязанными кирпичами по скользкой глине, она выбралась на траву и принялась радостно отряхиваться.

Народ на берегу молча поглядел на нее и, шепотом переругиваясь, разошелся по своим делам. Один только слепой бродяга сидел на зеленом пригорке и дребезжащим голосом тянул лазаря.

Смеркалось.

ВЕЧНОСТЬ ОПОЗДАВШИХ

Мы возвращались с игры.

Что это была за игра – сейчас уже и не вспомнить: слишком много всего случилось после нее. Проходила она в каком-то пригородном лагере, уже давно закрытом на ремонт. Могу только сказать, что роль городского сумасшедшего, которого я играл, мне удалась. Обычная такая роль, не требующая никаких особых талантов – ходи повсюду и произноси туманные бессвязные пророчества. Еще и кормят даром.

Но игра закончилась. Чтобы дойти до автобуса, который отвезет нас обратно в город, нужно было пройти около километра по лесной дороге и выйти на трассу. Но мы – я, мой приятель Леша, девушка Катя и еще один человек, имени которого я не помню – мы задержались. Посреди лагеря стояла металлическая решетчатая вышка. Зачем ее там поставили, никто сказать не мог, но на время игры она стала сторожевой башней. Леша там практически жил. Там же он забыл свой любимый белый свитер.

– Я сейчас! – всполошившись, он сбросил с плеч рюкзак и метнулся к вышке. Мы втроем стояли и смотрели, как он карабкается по ржавым скобам наверх.