Забытые боги: Пепельное солнце

Тала Ан

«Не столь значительны? – с обидой подумала Сюльри. – Это моя рука была не столь значительна? Она была моя, а теперь вместо неё пустое место, а всё из-за этого «юного горга».

Сюльри мягко высвободилась из хватки мужчины и, пошатываясь, шагнула вперёд. Господин Бо удивленно поднял брови:

– Что-то случилось, дитя? Тебе больно?

Сюльри сжала губы и тяжело задышала, готовя гневную тираду, но едва она открыла рот, как разразилась горькими рыданиями:

– Мне… моя… было так больно… меня теперь на улицу, а вы… – причитала она сквозь всхлипы.

Господин Бо и генерал Чхонгри совсем растерялись и в оторопи

застыли, глядя на безрукую девушку, которая рыдала во всё горло. Сюльри, как маленькая, принялась ладошкой растирать соленые ручейки по лицу, не обращая внимания на то, где и с кем она, собственно, находится.

– Ты, а ну, прекращай! – не выдержал Тайсвен. – Господин Бо, нижайше прошу прощения. Прекращай, кому говорят, устроила тут! Прошу прощения, дети – их так трудно держать под контролем. Хватит уже так кричать, где ты, по-твоему, находишься?!

Господин Бо, глядя на то, как Тайсвен старательно сменяет гнев на раболепную милость, рассмеялся. Сюльри, заслышав его раскатистый жизнерадостный смех, притихла и боязливо приоткрыла глаза.

– А вы говорите «последствия», – произнёс господин Бо сквозь смех. – Очаровательно, просто очаровательно!

Господин Бо мягко опустил руку на голову Сюльри, так что почти вся она поместилась в его массивной ладони, и потрепал девушку по медовым волосам.

– Не стоит так плакать, дитя, – ласково произнёс он, утирая большими пальцами слёзы с покрасневших щёк Сюльри. – Кролики не должны плакать.

«Кролики?» – не поняла Сюльри и от недоумения совершенно успокоилась.

– Ещё раз прошу прощения, господин Бо, – произнёс Тайсвен, крепко хватая Сюльри за здоровую руку. – Она вас больше не побеспокоит, уверяю вас.

Тайсвен ещё раз склонился в почтенном поклоне, увлекая за собой вконец растерявшуюся девушку, а затем, не поднимая головы, покинул вместе с ней комнату. Но стоило двери за ними затвориться, как Тайсвен снова разъярился:

– И какой дух тебя дёрнул покинуть кровать? Сейчас самый ответственный момент для твоего тела, а ты так беспечно с ним обращаешься, куда это годится! А этот мальчишка, Байзен, куда он исчез? Вместо того, чтобы следить за тобой, снова ушёл куда глаза глядят! Если он опять что-нибудь учудит, я его прикрывать ни перед господином Бо, ни перед господином Ха больше не стану, это моё последнее слово!

Сюльри с расширенными от страха глазами вслушивалась в яростную речь Тайсвена, не до конца понимая, на кого именно жрец злился, но на всякий случай решила, что мужчина затаил злобу на неё, и пошла в наступление:

– Я не виновата, что этот ваш горг-Байзен напал на меня. У меня, между прочим, есть Дом, где меня ждут, поэтому я и встала, чтобы вернуться.

– Дом! – кричал Тайсвен, не глядя на Сюльри, но продолжая держать её за руку. – Люди, у которых есть дом, не попадают в руки горгов. Это всем известная истина!

«Настолько известная, что никто кроме тебя про неё и не знает», – подумала Сюльри, внимательно следя за движением левой руки Тайсвена, которой тот энергично размахивал.

– А теперь, моя дорогая, – наконец повернулся к ней жрец, – мы вернёмся в комнату, и там ты получишь уход по всем правилам и инструкциям, или я не лучший лекарь храма бога Песка! Теперь-то я с тебя глаз не спущу, слышала? Теперь ты у меня ни шагу за порог, пока твоя рука…

Но он резко прервался. Сюльри, которая во всё это время смотрела куда угодно, но

только не в лицо жрецу, подняла на него взгляд. Тайсвен с изумлением глядел куда-то за её плечо. Девушка обернулась, но в полумраке коридора она смогла разглядеть только смутную полупрозрачную фигуру. Она не знала, кто это, поэтому заранее испугалась и поближе придвинулась к Тайсвену: он хоть и чужой, но всё же роднее, чем то ли человек, то ли призрак, что скрывается во тьме. Сюльри открыла рот, чтобы поинтересоваться у Тайсвена, кто это, но вместо слов, к неожиданности для неё самой, из её горла вырвался громкий, пронзительный крик.

Боль. Жгучая боль пронзила правое плечо Сюльри, словно кто-то вцепился в него раскаленными клещами и тянул из её тела куски плоти. Красная пелена застила ей глаза, она ничего не видела, ничего не чувствовала, кроме зуда и нестерпимого жжения в плече. Ноги подкосились, но её подхватили две крепкие руки. Сюльри не понимала, что происходит, она слышала только невыносимый крик боли, он звенел в её ушах храмовым набатом, пульсируя в висках и растекаясь по дрожащему в судорогах телу.

– Вот об этом я и говорил. Но нет же! Зачем слушать старших, да, красавица? Зачем слушать тех, кто хочет тебе помочь. Сбежала из комнаты, пропустила время приёма лекарства, а теперь мучаешься. Думала, что новые руки отращивать это так просто и безболезненно? Хоть ты и кенкан, но необходимо соблюдать последовательность, а иначе всё лечение насмарку. А вы, господин Ючке, не должны здесь находиться, господин Бо ясно ограничил рамки дозволенного. А, точно! Прошу прощения за мою невнимательность.

Речь Тайсвена резко стала бессвязной, Сюльри не могла узнать ни единого слова из того потока, что быстрой рекой лился из уст жреца. Незнакомые буквы, странные слова, наполненные смыслом, кои ей не дано было понять, добавляли головной боли напуганному и растерянному сознанию девушки, которое постепенно угасало, как затухающая свеча, и окончательно потухло, когда боль достигла своего запредельного пика.

***

Вач не был уверен в том, сколько он пролежал так на полу, находясь в не совсем здравом рассудке, но, когда он с лёгкостью поднялся на ноги, в воздухе уже витал еле различимый сладковатый запах гниения.

В Доме было тихо и душно. Вач подошёл к плотно зашторенному окну, отодвинул занавесь и выглянул наружу – занималась заря. Старик тяжело вздохнул, смахнув с лица остатки морока, и тихо прошептал:

– Прости, Сюльри. Я не справился.

Он ещё какое-то время простоял возле окна, бессмысленным взором глядя на поредевшие кусты ежевики в саду, а затем угрюмо поплёлся вниз, прочь из этого Дома.

Вач чувствовал во всём теле необычайную легкость, будто сбросил за пару часов пару десятков лет. Колено не болело, и он в кой-то веке не хромал, но его по-юношески крепкое и живое тело всё также сутуло сгибалось под тяжестью душевной усталости.

На пути Вач никого не встретил: все, кто мог попасться ему по дороге, закончили свой жизненный путь этажами выше. Но рядом с выходом перед стариком встало неожиданное, но вполне предсказуемое препятствие: Луйф, настороженно оглядываясь по сторонам, держал за руку не до конца проснувшегося лохматого ребенка, который сонливо потирал глаза кулачком. Вач поспешил подойти к ним.

– Что вы здесь делаете? Я же не велел тебе выходить из детской, – строго, но не без озабоченности, произнёс Вач.