Забытые генералы 1812 года. Книга вторая. Генерал-шпион, или Жизнь графа Витта
Шрифт:
Весною 1828 года, намереваясь в очередной раз побывать в Яссах (что-то там не ладилось со снабжением резервных батальонов – интенданты чересчур разворовались), я решил на сей раз отправиться, для разнообразия, морем.
В одесской гавани стояла белоснежная, как невеста в подвенечном наряде, яхта «Ветер надежды», чудный дар незабвенной матушки моей. Я приказал её перекрасить в алый цвет, и белыми буквами вывести по борту новое название, то есть название примерно то же, но уже на французском: «La Espoir».
И вот мая 18 дня очень ранним утром, почти что ночью –
Причём был я не один: со мною в кают-компании находились два моих верных друга и помощника: Лолина (Каролина) Собаньская и Александр Бошняк.
Ничто как будто не предвещало незапланированных неожиданностей, но они произошли, и довольно-таки быстро. Уже к вечеру первого дня нашего путешествия поднялась мощнейшая буря, и она сделала яхту «Espoir» (по возвращении нашем, она опять превратилась в «Ветер надежды») практически неуправляемой, во всяком случае, на некоторое время.
Яхту неудержимо понесло, и совсем не в направлении Ясс. Сделать ничего нельзя было. Нас буквально бросило к Константинополю, к отчизне моей матушки Софии Потоцкой-Витт, урождённой Глявоне (Челиче) – к Царьграду.
И, учитывая безвыходность складывавшейся ситуации, я принял единственно верное, как мне кажется, решение: приказал убрать российский флаг и взамен его вывесить флаг французских Бурбонов. Уже ведь апреля 14 дня император Николай Павлович объявил войну Порте и приказал нашим войскам вступать в оттоманские владения. Так что приплыть в Константинополь под российским флагом было бы чистым безумием.
Слава Богу, я на всякий непредвиденный случай заготовил для себя, прелестной Каролины, Бошняка и экипажа французские паспорта.
Когда стало ясно, что в Яссы нам так скоро не попасть, я мысленно сказал себе: «Нет худа без добра. Может, это и к лучшему, что мы окажемся в Константинополе. Попробуем, по крайней мере, извлечь из этого пользу». Надо признать, это был весьма мудрый и своевременный совет.
Да, я рассчитывал ещё вот на какое обстоятельство. В Константинополе (по-турецкому – в Стамбуле) жила моя родная тётушка Мария. В отличие от своей великолепной сестры – Софии Потоцкой, урождённой Глявоне, – она не имела толпы коронованных любовников, но зато уберегла себя от страшной болезни и была ещё жива, бодра, и даже вполне моложава.
Немного истории. На константинопольском рынке (некоторые говорят, правда, что местом действия был трактир – как видно, он им кажется местом более приличным, чем рынок – были сбыты за сущие гроши две сестры: София и Мария, 12 и 15 лет.
Их обоих потом приобрёл в Каменец-Подольске мой будущий отец Осип Витт. Но женился он именно на Софии, хотя вначале пользовался ласками старшей, Марии. А до этого, между прочим, обе сестрички были наложницами польского посланника в Стамбуле, который их перекупил у секретаря своего же посольства, а потом и вывез девочек из Оттоманской империи к себе на родину, но до Варшавы так и не довёз.
Почему Витт выбрал именно Софию, не ведаю, но, конечно, это именно в ней столь
Итак, выбор Витта пал именно на будущую мою матушку. Мария же Глявоне (Челиче) вернулась в Константинополь и вышла впоследствии замуж за знатного турецкого пашу.
София впоследствии несколько раз наезжала в Константинополь, с поручениями от императрицы Екатерины Великой к турецкому султану. Я же впервые познакомился с тётушкой в результате этой случайной и вместе счастливой, поездки.
В общем, я весьма надеялся на содействие Марии Глявоне, и надеялся, как оказалось, не зря.
Во-первых, тётушка дала нам кров в своём роскошном дворце, а главное, мы получили от неё бездну потрясающих, совершенно бесценных советов, а вернее, указаний.
Мне и Бошняку Мария Глявоне категорически запретила покидать пределы дворца, объяснив это прямо и просто: «Всякий тут же догадается, что вы русские офицеры. Оставайтесь – не пожалеете: у меня очень ласковые прислужницы». Я и Бошняк безраздельно доверились моей тётушке и ни разу не пожалели об этом.
А вот Каролину она увела, даже не объяснив, куда. А я и не расспрашивал; знал, что объяснение в своё время последует. Так и оказалось.
Знал я, со слов матушки моей, только одно: тётушка моя поставляет наложниц и для самого султана и для многих его вельмож. Так что смутные предположения насчёт того, куда была пристроена Каролина, у меня были. И предположения мои оказались весьма недалёкими от истины.
Прошло дней пятнадцать. Помню это знаменательное утро, как сейчас, хотя с той поры минуло уже много лет.
Я и Бошняк возлежали в розовой диванной и играли в шахматы, но это было совсем не просто. Ибо в это же самое время тётушкины прислужницы не гребнями, а пальчиками своими, источавшими какие-то немыслимые благовония, расчёсывали нам кудри. И тут заходит тётушка и вводит Каролину, сиявшую счастьем и бывшую облачённой в какой-то совсем неожиданный для неё наряд.
Как выяснилось, Каролина всё это время гостила и трудилась в доме наложниц у Омер-паши. У этого Омер-паши был ещё и свой гаремчик, где пребывали его законные жёны, как правило, бравшиеся из дома наложниц. Так что это были вполне сообщающиеся сосуды.
И домом наложниц и гаремом управляла мать Омер-паши Валиде-паша. Как рассказывала Каролина, Валиде-паша была от неё в полнейшем восторге, и даже собиралась перевести мою верную подругу в гарем своего сына.
Омер-паша был одним из любимых военачальников султана (я много слышал о нём). Уже одно только это известие, что Собаньская моя была у Омер-паши и пользовалась особою его доверенностью, заставило меня затрепетать от радости.
Об Омер-паше я знал как об очень способном полководце, который был на очень хорошем счету у султана. Я не знал только, что его вскорости должны послать под Варну с целью разблокировать осаду. А вот пожилая, но всё ещё весьма пронырливая тётушка моя Мария – истинная Глявоне (Челиче) – обо всём этом была хорошо осведомлена, потому, собственно, и отвела Каролину к Омер-паше.