Забытый фашизм: Ионеско, Элиаде, Чоран

Ленель-Лавастин Александра

Наконец, третье замечание. В теоретических выкладках элиадевского антисемитизма явно прослеживается институциональная доминанта, способная послужить основой для антисемитского законодательства. И действительно, работы второй половины 30-х годов свидетельствуют о его явно одобрительном отношении к административным мерам, направленным не только на сегрегацию, но и на исключение евреев из общества. Он открыто выступал сторонником введения процентной нормы; с 1934—1935 годов считал ее более предпочтительной, чем насильственные меры или прямое изгнание. Вполне вероятно, что Элиаде вдохновлялся примером Венгрии, первой европейской страны, где в 1920 г. в ходе хортистской контрреволюции был утвержден закон о процентной норме [472] . Румынский историк, вовсе не питавший нежных чувств к венграм, воздерживался, однако, от каких-либо порицаний в адрес предприимчивого соседа Румынии. Отметим также, что в 30-е годы он ни разу не нашел слов осуждения по поводу погромной деятельности своих легионерских друзей. Впрочем, историк Рауль Хильберг в своем ставшем классическим труде «Уничтожение евреев Европы», отмечал, что два этих аспекта в принципе нерасторжимы. Процесс уничтожения евреев представлял собой прежде всего процесс административный, состоявший в поэтапном и систематическом проведении административных мероприятий (определение, экспроприации, увольнения, концентрация (в гетто), депортация). Разумеется, в 1935—1937 годах Элиаде не мог предвидеть, что конечным из этих этапов явится физическое уничтожение. Однако антиеврейское законодательство Гитлера встретило у него полную поддержку. Это следует из статьи от 7 февраля 1937 г., носящей несколько ирреальное название «Медитация

о поджоге соборов».

472

См.: Fejto F. Hongrois et Juifs: Histoire mill'enaire d’un couple singulier. (1000—1997). P., 1997. P. 239.

Двусмысленное отношение к нацистским насилиям. Размышления об оптимальном способе «вывода токсических веществ»

Упомянутое эссе, посвященное преследованию евреев в Германии, — настоящий шедевр двусмысленности. Элиаде развертывает свою мысль последовательно, в четырех тезисах. Он пытается, во-первых, обосновать легитимность проводимой Гитлером политики антисемитизма и репрессий (включая концлагеря); во-вторых, доказать, что она не является такой уж жестокой; в-третьих, объяснить, что акции немцев достаточно безобидны по сравнению с деяниями коммунистов, ужасами, которые, собственно, и спровоцировали ответные действия со стороны нацистской партии (здесь Элиаде чисто реактивно придерживается концепции тождества «евреев» и «большевиков»). В-четвертых, все это излагается весьма сдержанно. «Как же так происходит, — с наигранной наивностью спрашивает ученый, — что при такой фашистской и редкостно антисемитской диктатуре, каковой является гитлеровский режим (подтекст: да такова ли уж она на самом деле? — Авт.), в самом сердце Берлина гордо и сосредоточенно высится синагога; между тем 6 февраля, в Париже, первой же акцией коммунистов стал поджог соборов (sic! — Авт.)» [473] . Второе из этих утверждений — полная фантастика; однако возникшее противопоставление заставляет историка впасть в глубочайшую растерянность: что же можно возразить против действий гитлеровцев? Они эффективны, точны и систематичны. «Немецкие антисемиты ограничились введением жестких законов против евреев, не прибегая ни к каким зверствам». Чего же тут требовать? Напомним, в 1935 г. был принят один из Нюрнбергских законов — Закон о защите немецких крови и чести. С точки зрения Элиаде, ситуация достаточно неординарная. «Задумайтесь на минуту: с одной стороны, фашистско-антисемитская революция, которая не оскверняет синагог и не совершает массовых убийств евреев (что, конечно, свидетельствует о неописуемой доброте ее вождя. — Авт.); с другой стороны, коммунистическая революция, в ходе которой были сожжены тысячи церквей и погибли полтора миллиона человек», — утверждал Элиаде, намекая на Россию и Испанию [474] . Несколькими абзацами ниже он вбивал в головы упрямцев, еще не осознавших весь масштаб «гитлеровского чуда»: истинная правда, «600 тысяч немецких евреев никто не убивал». Ну не достойно ли это восхищения? Одним словом, Гитлер — гуманист. Он им тем более является, настаивал историк религий, что «мог бы перебить всех евреев, поскольку отныне обладает всей полнотой власти», а евреев считает «врагами человечества». Он их не ликвидировал до сих пор лишь потому, что «не хочет раздувать истерию преждевременными казнями». И дальше следует совершенно поразительная фраза: «Гитлер довольствовался созданием концентрационных лагерей» [475] . Несомненно, это следовало считать еще одним доказательством величия души фюрера.

473

Eliade M. M'editation sur la mise `a feu des cath'edrales // Vremea, 7 февр. 1937. P. 3.

474

Ibid.

475

Ibid.

Каков же, с точки зрения Элиаде, наиболее эффективный способ избавиться от «еврейского засилья» в Румынии? Те аргументы, которые он выдвигает против насилия, заслуживают пристального изучения. Насилие нехорошо тем, что оно часто проистекает из комплекса неполноценности, считал Элиаде. Точнее было бы добавить: насилие отражает наличие данного комплекса и открещивается от него тем больше, чем он сильнее. Комплексом неполноценности буквально пропитана каждая строчка Элиаде, посвященная «еврейской психологии». «Мы не так уж непримиримы, потому что мы не ниже их», — писал он, в частности, также по поводу «еврейской проблемы»; эта фраза невольно выдавала глубину съедавших его комплексов [476] . Налицо парадокс, решение которого кроется непосредственно в характере элиадевского национализма. В отличие от национализма Чорана, его центральный элемент — прославление самобытного румынского характера и апология величия Румынии. Добавим также, что тезисы о «многовековой терпимости румынского народа» и о его поразительной способности к ассимиляции, равной которой нет на земле, принадлежат к числу важнейших положений румынского националистического дискурса с XIX в. «Наша вошедшая в поговорку терпимость — признак силы, а не слабости», — замечал Элиаде в мае 1935 г. «Можно ли себе представить, что кто-то может угрожать такой боевой и созидательной расе, как наша? Сама мысль об этом унизительна» [477] .

476

Eliade M. Le roumanisme et les complexes d’inf'eriorit'e // Vremea, 5 мая 1935. P. 7.

477

Ibid.

Из всего этого Элиаде сделал два вывода. Первый, как уже говорилось, — о необходимости применения системы квот, введения дискриминации на основании закона. Аргументируя свое мнение, он писал: «Я не понимаю, откуда эти крики об опасности. В чем здесь опасность? В том, что слишком много представителей национальных меньшинств заняли командные посты? Мы их оттуда вытесним при помощи конкуренции, наших собственных возможностей, законов, а при необходимости — и административными мерами» [478] . В свете этой логики он — вполне последовательно — не осудил принятие антисемитских законов правительством Гоги — Кузы в 1937 г. А между тем эти самые законы ставили его друга Михаила Себастьяна в положение изгоя общества. «Себастьян был одним из моих самых близких друзей», — писал Элиаде Шолему в 1972 г.

478

Ibid.

Второй вывод состоял в своеобразном ультиматуме в адрес национальных меньшинств. Перед вами выбор, сообщал им Элиаде: либо вы вообще перестаете существовать как таковые (вы просто-напросто отказываетесь от своей культурной идентичности, от своего языка), растворяясь в этническом государстве румын; либо вы превращаетесь в граждан второго сорта и становитесь совершенно бесправными. Историк религий резюмировал эти замечательные предложения следующей фразой «Желающие ассимилироваться — добро пожаловать!» [479] Что же до остальных... Таким образом, его позиция совершенно недвусмысленна, в противоположность мнению М. Л. Риккетса, который усматривает в одновременно ассимиляторских и ксенофобских высказываниях историка колебания, в целом свидетельствующие в его пользу [480] . Никакой двусмысленности нет: оба варианта выбора подводят к одному и тому же итогу: формированию этнически однородного государства.

479

Ibid.

480

Ricketts M. L. Mircea Eliade: The Romanian Roots. P. 909.

Ту

же самую идею Элиаде развивал в статье, название которой — «Бухарест, центр мужественности» — уже само по себе являлось целой программой. В этой статье автор объяснял, что миссия румынской столицы — ассимиляция, но одновременно — «вывод токсических веществ и ликвидация бессильных» [481] . Эти самые токсические вещества опять всплывут на поверхность в 1937 г., когда ученый-легионер обратится к соотечественникам со следующим важным вопросом: «Может ли румынский народ смириться с самым плачевным разложением за всю свою историю, допустить, что его уничтожат нищета и сифилис, покорят евреи, разорвут в клочья чужаки, что он будет деморализован, предан, продан за несколько миллионов лей?» [482]

481

Eliade M. Bucarest, centre viril // Vremea, 12 мая 1935. P. 10.

482

Eliade M. Pourquoi je crois dans la victoire du Mouvement legionnaire // Buna Vestire, 17 дек. 1937. P. 1-2.

Элиаде не воспроизводил прямо стереотип еврея, неассимилируемого по определению, во всяком случае, не воспроизводил его целиком. В отличие от Чорана, его юдофобия не стала объектом теоретических разработок, позволяющих говорить о наличии «комплексного» учения — что довольно-таки удивительно для историка религий. Хотя Элиаде не вдавался в подробности относительно психологии евреев, по его мнению, она отличалась заметной спецификой. Элиаде внес свой вклад в определение «еврейского духа». Мы узнаем, например, что «участь евреев» такова, что они постоянно хотят дать доказательство своего существования всеми возможными для человека способами; каждому «на опыте» известно, замечает он, «насколько настоящие евреи чувствительны, взыскательны и принципиальны». Это вызывающее поведение на самом деле является выражением «комплекса неполноценности», отмечает Элиаде в конце любопытной инверсии-проекции. Кроме того, «еврей всегда считает, что перед ним антисемит». То обстоятельство, что они постоянно ощущают себя гонимыми, помогает им выживать — даже когда нетерпимость чужда румынскому «темпераменту», как замечательно демонстрирует «случай» самого Элиаде... [483]

483

Eliade M. Le roumanisme et les complexes d’inf'eriorit'e // Vremea, op. cit.

Назад к «делу о предисловии» Нае Ионеску 1934 года

Когда после Второй мировой войны стали появляться обвинения Элиаде в антисемитизме, историк в свое оправдание ссылался на позицию, занятую им в 1934 г. в ходе «дела о предисловии» к роману Михаила Себастьяна «В течение двух тысяч лет». Речь шла, как уже говорилось, о споре, вызванном публикацией вместе с романом глубоко антисемитского предисловия Нае Ионеску. Последний утверждал, что евреи неизменно представляют смертельную угрозу для христианского строя мира. Если евреев преследуют, объяснял философ, так это потому, что «источником и причиной их несчастий являются они сами». Точно так же, добавлял он, переводя проблему в плоскость христианской теологии, Иуда страдает потому, что он Иуда, что он видел Христа и не уверовал в него. В этой связи необходимо напомнить, что антисемитизм Нае Ионеску, считавшегося хорошим знатоком иудаизма, возник еще до его приобщения к Легионерскому движению в 1933 г. На самом деле, как замечает историк Леон Волович, Ионеску уже «показал» в серии статей 1926 г. под общим названием «Кризис иудаизма», что творчество Спинозы, вообще иудейский дух явились первопричиной рокового отклонения путей развития современной культуры в направлении индивидуализма, номинализма и демократии [484] .

484

Ionescu N. La crise du juda"isme // Cuv^antul, 18, 22, 24 июля 1926; Volovici L. L’id'eologie nationaliste et Le probl`eme juif dans la Roumanie des ann'ees 1930, op. cit. P. 116-118.

Вокруг этого предисловия в 1934 г. разгорелась ожесточенная дискуссия, в ходе которой историк дважды брал слово. В очень вежливой форме Элиаде упрекал своего учителя главным образом в том, что тот перенес проблему в теологическую плоскость. Означало ли это, что в 1934 г. «еврейский вопрос» представлялся ему бессмысленным? Ни в коей мере. Ошибка Нае Ионеску, писал он тогда, «носит чисто философский характер» [485] . Да, именно такими словами. Как видим, правда довольно далека от того замечательного портрета, который нарисован в письме Шолему 1972 г. и потом репродуцирован в «Мемуаре II». Там Элиаде предстает в замечательно гордой и смелой позе, как героический защитник своего еврейского друга, один против всех, вызывая «бешеные нападки правой прессы» [486] . Его позиция в этом деле соответствует его общей позиции на данный и последующий моменты. В этом нет ничего удивительного: Элиаде вообще человек исключительно последовательный. В 1934 г. суть его позиции состояла в том, что «еврейский вопрос» следует рассматривать не с теологической или метафизической, а с «социальной» точки зрения. При этом он опирался, как обычно, на наследие специалиста по «еврейской проказе» историка Хасдею, на самого первого из хулиганов поэта Эминеску, а также на философа Василе Конта, прославившегося в 1879 г. трудом «Еврейский вопрос», цель которого состояла в обосновании дискриминации евреев «научными» аргументами. «Антисемитизм этих трех великих румын имел экономическую и этическую природу», подчеркивал Элиаде, полностью разделявший благородную точку зрения, выраженную таким образом.

485

Eliade M. Juda"isme et antis'emitisme: pr'eliminaires `a une discussion // Vremea, 22 июля 1934. P. 5.

486

См. письмо Элиаде к Шолему от 25.6.1972. С. 62.

«Не утверждает ли в своих писаниях наша Церковь, что евреи не могут спастись, потому что они евреи?» [487] Нет, отвечал Элиаде опять-таки по поводу «дела о предисловии», повторяя тезис о вечной вине евреев в ходе особенно изворотливых интерпретаций — и это в тот момент, когда выступления населения против евреев начали быстро усиливаться. Никакой теолог не может претендовать на знание божественного промысла в этом отношении, писал он, выступая, скорее, как арбитр и приверженец «разумного» антисемитизма, стремящийся одинаково дистанцироваться от обоих лагерей. С одной стороны, он оспаривает выдвинутое Нае Ионеску положение о лежащем на всех евреях проклятии: «грех Иуды остается грехом Иуды, а не грехом Израиля, не грехом евреев»; с другой стороны, он выражает сожаление по поводу того, что «понятие антисемитизма обросло конъюнктурными и паразитическими толкованиями», вплоть до того, что «антисемита можно спутать с уличным хулиганом» [488] . В общем, настоящий антисемитизм не означает открытого выражения инстинкта ненависти: он рассматривает «вопрос» спокойно. Однако если образ еврея как врага христианства и представителя народа-богоубийцы Элиаде не интересует, каков же тот отталкивающий образ, на котором основывается его аргументация?

487

Eliade M. Juda"isme et antis'emitisme, op. cit.; La Chr'etient'e face au juda"isme // Vremea, 5 авг. 1934. P. 3. Несомненно, именно об этих статьях, появившихся в 1934 г., упоминал проф. Ц. Вербловски, ознакомившийся с ними в начале 80-х гг.

488

Ibid.