Забытый фашизм: Ионеско, Элиаде, Чоран
Шрифт:
Мы уже 100 лет топчемся на месте, замечает со своей стороны Ионеско, прибегая к тому резкому, без обиняков, стилю, благодаря которому он нажил бесчисленных врагов [558] . Ионеско, по примеру Паточки, не скрывает своего раздражения стремлением румын цепляться за свое пресловутое «румынство» и подчеркивает бесплодность бесконечных споров по данной проблематике, называя их абсолютно бесполезными и пустыми. Молодой писатель признается, что его поражает, насколько его друзьям важнее их принадлежность к румынской нации, чем то обстоятельство, что они являются поэтами, писателями, философами. Речь не идет о том, чтобы сбросить национальную принадлежность «как грязную рубашку». Однако, повторяет Ионеско, можно выйти за ее пределы. «Выйти за пределы нации — означает не отказаться от нее, а встроить ее в мировой контекст, управлять своими национальными чувствами. Настаивать на своей самобытности и ни на чем больше — словно надевать рубашку поверх костюма... Мы так жаждем продемонстрировать наши рубашки и наше стремление к самобытности, что надеваем костюм-тройку на голое тело, а румынскую национальную рубаху — поверх него» [559] . Этот отрывок имеет большое значение. Ионеско, делая вид, что рассуждает на совершенно другие темы, с юмором и исключительной проницательностью разоблачает присущее всякому националистскому дискурсу лицемерие: что хотят нас заставить забыть интеллектуалы, натягивающие на европейский костюм национальную одежду? Прежде всего, считает писатель, они пытаются скрыть тот факт, что упомянутое «румынство» вовсе не родилось одновременно с национальной идеей, это вполне современная
558
Ionesco E. Non. P. 209.
559
Ibid. P. 207.
Однако Ионеско на этом не останавливается. С той же поразительной прозорливостью он пытается убедить своих оппонентов, что, предпочтя культуру как «принадлежность» культуре, как «отстранение» и упорно отказываясь открыть национальную культуру для мирового влияния, они ставят румын перед драматическим выбором. Он состоит в безрадостной альтернативе: либо «стремительное падение в бесконечное небытие» [560] , либо «превращение в выскочек». За внешней иронией этих слов скрывается глубокий социологический смысл, на наш взгляд, весьма актуальный и сегодня. Ионеско хочет показать, насколько стремление к особости в сочетании со стремлением «быть как все» представляют собой две стороны принципиальной проблемы формулирования связи между внутренней и внешней сторонами явления. Речь снова идет о двух аспектах одного комплекса, одного и того же чувства очарования-отвращения, испытываемого к Западу. Отсутствие осознания этой двойственности и определяло силу названного чувства и его исключительно конфликтный характер. Критически оценивать себя — не унизительно, отмечает Ионеско, раскрывая смысл выражения «превращение в выскочек». Что на самом деле унизительно, так это, наоборот, «сохранять ментальность покорных рабов, вечно копирующих зарубежные образцы» [561] . В общем, громит он своих оппонентов, мы стали всеобщим посмешищем. И умоляет румынских критиков: «Прекратите утверждать, что Вулканеску — это второй Маритэн, а Мирча Элиаде — второй Папини». Потому что говорить так — означает признаваться, что мы способны только на подражание Западной Европе. Причем на подражание неумелое, будто ошибки и провалы памяти до настоящего времени являлись единственной отличительной чертой румынской культуры. В заключение Ионеско приводит фразу, которая еще и сегодня может послужить предостережением элитам бывшей Восточной Европы, делающим ставку на национализм: «Не стоит заниматься нашей «самобытностью»; укоренится она в нашей «несамобытности» или нет — зависит от нее, а не от нас; и это так же верно, как утверждение, что минус на минус дает плюс» [562] .
560
Ibid. P. 169.
561
Ibid. Р. 171.
562
Ibid. P. 170-171.
Подчеркнем еще раз: подобная проницательность — исключение для Румынии 1930-х годов, и особенно для последователей Нае Ионеску, которого его 23-летний однофамилец полностью опровергает. Подобная радикальная критика выходит из-под пера одного лишь Себастьяна — и это еще один момент, который сближает его с Ионеско. «Национальная специфика несомненно существует, — пишет Себастьян в романе «В течение двух тысяч лет». — В искусстве — это сваливание в кучу всех общих мест. И тогда уровень национальной специфики одновременно является и уровнем пошлости». Себастьян заключает свои рассуждения следующим существенным замечанием: «В конечном итоге национальная специфика — это то, что остается от культуры, лишенной напряжения индивидуальной мысли, индивидуального жизненного опыта, побед созидательного индивидуального начала. Только это и ничто иное» [563] .
563
Sebastian M. Depuis deux mille ans. P. 183-184.
РАЗНЫЙ ПАРИЖ ИОНЕСКО И ЧОРАНА (1938—1940)
Ионеско, буквально задыхавшийся в Румынии, где шел процесс носорогизации, часто посещал в те годы (1936—1938 гг.) научные кабинеты и библиотеку бухарестского Французского культурного института. Там он завязал дружбу с добрым гением этого учреждения, его директором Альфонсом Дюпроном, который предоставил ему грант для научной командировки во Францию — как и Чорану за несколько месяцев до того. Таким образом, Эжен Ионеско появился в Париже в конце 1938 г. — год спустя после своего прежнего друга и сверстника, трансформировавшегося за это время в носорога. Грант для написания диссертации был в обоих случаях, конечно, предлогом. Ионеско не более серьезно собирался заниматься исследованием проблем смерти и греха у Бодлера, чем Чоран — анализом соотношения интуитивного и рационального познания в современной философии, как он утверждал в документах, заполнявшихся при получении гранта в июне 1937 г. [564] При этом первый попал совсем не в тот Париж, нежели второй.
564
По поводу этих документов, составленных на довольно скверном французском языке и датированных 15 июня 1937 г., см.: Liiceanu G. Itin'eraires d’une vie: E. M. Cioran. P. 42. n. 57.
Ценные сведения о пребывании Ионеско в Париже осенью 1938 — весной 1940 годов нам удалось почерпнуть из книги воспоминаний Марианы Клейн-Сора, в то время супруги философа Михая Соры [565] , который когда-то был студентом Мирчи Элиаде. Автор вспоминает, что познакомилась с Ионеско в микроавтобусе, во время экскурсии в Реймс, организованной для иностранцев — стипендиатов французского государства. Ионеско, обратившего внимание на то, что они с мужем говорят по-румынски, заинтересовал ее рассказ, что они — студенты Бухарестского университета. Дело происходило в январе или феврале 1938 г., вспоминает М. Клейн-Сора, Ионеско был одет в коричневую кожаную куртку и берет и был похож скорее на шофера, чем на интеллектуала. «Знаешь, — сказал ей потихоньку ее муж, лучше осведомленный, чем она, — это Эжен Ионеско, который написал «Элегии для крошечных существ» и «Нет», наделавшее столько шума» [566] . Обе пары быстро подружились. Эжен и Родика Ионеско обосновались сперва в маленькой гостинице на улице Монж. Гостиница была весьма скромной, но они занимали там на последнем этаже нечто вроде студии-мансарды. От Марианы Сора мы узнаем, что затем Ионеско перебрался на улицу Соммерар, что в V округе. На той же улице, в доме 13, был расположен отель «Мариньян», где снимал номер Чоран. Там же, в двух шагах от Коллеж де Франс, в тесных, но уютных апартаментах гостиницы «Отель де Франс д’Орьян» поселились и супруги Сора. Они и «Эжены», как Сора их называли, часто навещали друг друга. Мариана вспоминает об их долгих прогулках по Латинскому кварталу, по Люксембургскому саду, по набережным, по кварталу Марэ, об их «вылазках» в танцевальные залы на берегах Марны.
565
Следует отметить, что Михай Сора — автор интересной работы «О внутреннем
566
Sora M. Une vie en morceaux, Bucarest, 1992. P. 60.
Ионеско с удовольствием изображал enfant terrible (ужасного ребенка), часто, неожиданно прервав серьезный разговор, он пускался в свои знаменитые игры слов, в которых его спутники почти ничего не могли понять. Он был полон шарма, фантазий и удивительных идей. Вместе с тем Мариана признает, что иногда он бывал и довольно несносным — особенно когда ему в голову приходило поминутно вышучивать все подряд, за что его жена Родика всегда торопилась сделать ему выговор. Его делало очень привлекательным то, что в нем постоянно ощущалась мятущаяся, страдающая душа, скрывавшаяся под маской затейника, которую он старался сохранить любой ценой, отмечает Сора. Конечно, было видно, что он охвачен тоской и тревогой, но прежде всего это был искатель абсолюта, человек, преисполненный метафизического беспокойства. Их дружба становилась еще теснее, когда Эжен оставался один в Париже — его жена Родика могла проводить во Франции только отпуска. По рассказам Марианы Сора, Ионеско, словно сирота, лишенный умиротворяющего и покровительственного присутствия своей спутницы жизни, часто бросался к ним в любое время дня и ночи, особенно ночи, потому что, по его собственному признанию, он боялся темноты и особенно привидений! Они часто спорили до рассвета. Ионеско порой ложился в ногах кровати, словно ребенок, которому немного стыдно. Вид у него был настолько испуганный, вспоминает Мариана, что у них с мужем не хватало сердца отправить его назад в его гостиницу на улице Соммерар. А еще — он читал им длинные отрывки из своего дневника. Автор «Жизни в отрывках» приводит, в частности, пассаж о легионерах: «Посмотрите, как они маршируют, у них железная голова, они вышагивают в железных сапогах по железным бульварам» [567] . Иногда Ионеско говорил о своих друзьях. Их присоединение к Железной гвардии, отмечает Сора, стало для него «величайшей травмой», которая заставляла его «глубоко страдать». «Их фанатизм, с одной стороны, непримиримость Эжена — с другой, не могли не привести к разрыву между ними» [568] .
567
Ibid. P. 124.
568
Ibid. P. 124-125.
Ключевым моментом пребывания Ионеско в Париже стало его открытие Эмманюэля Мунье и персонализма журнала «Эспри». Много лет спустя Ионеско рассказывал об этом открытии, которое последовало практически немедленно за тяжелым временем жизни среди носорогов; При этом он объяснял, что интеллектуалы группы «Эспри» вернули ему «нормальное сознание» после болезненного бухарестского одиночества. «Они думали, как я, лучше, чем я, гораздо лучше, но в том же направлении» — т. е. в соответствии с восприятием, которое было характерно для драматурга в 1970-е годы, — «христианским гуманизмом» [569] . Таков был его взгляд на мир уже в 1937—1938 годах.
569
Ionesco E. Antidotes. P. 97.
Ионеско несколько раз встречался с Эмманюэлем Мунье и посещал собрания движения «Эспри» в Жуи-ан-Жоза, в долине Шеврез. У него завязались дружеские отношения и с Пьером-Эме Тушаром, он даже сотрудничал в его выходившей раз в две недели газете «Вольтижер», созданной осенью 1938 г. и проводившей близкую Ионеско антимюнхенскую линию. Увлечение будущего драматурга персоналистским направлением философской мысли удивительно совпадает с настроением статей, которые он направляет в румынскую прессу под общим названием «Парижские письма». Они отчетливо демонстрируют, чего ожидал от персонализма молодой румынский писатель, принадлежавший к католической культуре и в отчаянии наблюдавший поворот своей страны к фашизму и сползание всей Европы к войне.
В доктрине Мунье, который в апреле 1939 г. даже дал Ионеско интервью для левого журнала «Viata Rom^aneasca», драматург видел прежде всего попытку вернуть личности чувство свободы. Не стоит забывать, что Ионеско видел, как это чувство тонуло в море псевдомистики Железной гвардии, в том, что он называл «вульгарным и патетическим элиадевским моментом» [570] . Поэтому феномен «Эспри» прочитывался им в более широком контексте, суть которого сводилась к следующей альтернативе: что победит, свобода и дух или же рабство и варварство? Поэтому столь важным представляется «восстановление человечности в коллективном национальном сознании хотя бы в минимальном объеме», писал молодой румын в январе 1939 г., цитируя Мунье [571] . И наоборот, не было таких жестких слов, которые он не употребил бы по отношению к «Аксьон франсез»; описывая ее для румынского читателя, он называл ее гнездом дедушек — по аналогии с первичной ячейкой легионерской организации [572] .
570
Ionesco E. Lettres de Paris // Viata Rom^aneasca, март 1939. P. 124-127.
571
Ibid. янв. 1939. P. 156-160.
572
Ibid. февр. 1939. P. 124-130.
В марте 1939 г. молодой бухарестский интеллектуал представлял читателям «Viata Rom^aneasca» Эмманюэля Мунье как «одну из наиболее примечательных фигур интеллектуальной Франции». Однако работы, написанные в 1938—1940 годы, показывают, что в целом Ионеско хорошо представлял себе ближайшее будущее Европы, на его взгляд, неспособной оказать интеллектуальное противодействие разнузданным массам и власти харизматических демагогов. Тормоза отказали, все стало непредсказуемым, писал он в своих зарубежных заметках в феврале 1939 г. [573] Анализ совокупности его парижских корреспонденции свидетельствует, что он полностью отдавал себе отчет в ухудшении общего политического положения. От его внимания не ускользала ни немецкая политика, нацеленная на изоляцию Франции, ни угроза, нависшая над малыми восточноевропейскими странами, в том числе и над его родиной [574] . Очевидно, что в этой ситуации движение «Эспри» кажется ему последней соломинкой, за которую хватается утопающий. Кроме того, основные темы, затрагивавшиеся в журнале, несомненно, были созвучны его собственным тревогам по поводу проявлявшихся тенденций к трансформации человека в машину, к его порабощению, к превращению в дикого зверя. Сегодня необходимо, писал он в этой связи, сделать все, чтобы предотвратить обожествление самых низменных тенденций, которое наблюдается сейчас в Германии и в Италии. Человек, личность, свобода — вот те идеи, которые, по мнению Ионеско, любой ценой следует «реактуализировать и повысить их значимость». Правда, справедливость, братство и солидарность — важнейшие составляющие демократического идеала, повторяет он вслед за Жюлем Бенда, чью последнюю лекцию излагает своим читателям. Однако при этом он упрекает автора «Предательства клириков» в непонимании того, насколько в упомянутые прекрасные принципы сейчас требуется вдохнуть новую жизнь, в какой степени они сегодня смешались с обычными административными и экономическими механизмами, Ионеско считает, что эти принципы следует использовать не только для обороны; с их помощью надо переходить в наступление [575] .
573
Ibid.
574
На эти моменты обращает внимание и социолог М. Д. Георгиу в работе «Несколько раскрытых секретов Эжена Ионеско» // Liber. № 26. Март 1996. С. 8-10.
575
Ibid.