Забытый - Москва
Шрифт:
И тут появился монах. Дмитрий вспомнил, что с Гаврюхой его не было. Значит, задержался зачем-то у ворот (встречал отряд?). Сейчас он пододвинулся к Дмитрию сзади, используя его и его щит, как частичное прикрытие, ибо своего щита на такое чрево не хватало по ширине:
– Коригайло, старый хрен, отзовись! Это я, отец Ипат! Помнишь меня?!
Коригайло, старый, умудренный воевода Олгерда, начинавший карьеру еще при Гедимине, сидел здесь наместником от Литвы, это москвичи знали от Егора. Отец Ипат в пору своих литовских "шалостей" не раз
– Ну, чего тебе?
– Богом тебя прошу... хотя ты в Бога не...
– Перкунасом твоим заклинаю - чуть подумай. Ты ж из нас самым рассудительным был всегда! В город мы вошли, ворота все наши. Население тебе - не подмога. Подворья твои сдались. Одно это осталось, но и тут все люди с нами. Ну начнем драться, остервенимся, подожжем дом (ведь подожжем!), наваляем народу, и твоих, и наших, тут ведь все знакомцы, чуть ни родня!
– один ты виноват будешь, истинный Христос! То бишь - Перкунас.
– Мне Олгерд за Ржеву так и так голову снесет.
– Зачем?! Такими воеводами бросаться?! Разве что сгоряча. Так мы тебя для порядку в плену подержим, пока он не охолонет...
Последовало долгое молчание, от которого у всех, слушавших разговор, сжались кулаки и подвело животы. Наконец послышалось:
– Главное хреново, что не обо мне одном речь. Бестолку народ губить жалко. Слышь, Ипатий, будь по-твоему. Только глядите, на слово ваше надеюсь, твое и Бобренка. Не дайте своим безобразничать.
– Ты нас знаешь.
– Все! Выходи, ребята. Бросай оружие у факелов и налево отходи.
Услышав это, на дворе радостно загалдели, а князь Владимир кинулся на ступеньки к Гаврюхе. Бобер, сделав знак монаху, чтобы тот распоряжался сам, тоже кинулся к крыльцу.
Гаврила был, на первый взгляд, мертв. Владимир обхватил его за плечи, приподнял голову, оглянулся беспомощно, увидел Бобра:
– Как же так, Михалыч?! Он же меня спас! Я их всех, сволочей, за Гаврюху!..
– Тихо, тихо! Придержи. За плечи, а голову повыше! Сейчас я бармицы распущу, - Бобер схватил горсть снега, провел по неподвижному лицу, заглянул в глаза...
И как тогда, давным-давно, на опушке у разворошенного хунгарского лагеря, ресницы Гаврюхи дрогнули. Бобер вспомнил сразу и все: "Если бы не он тогда- меня бы тут не было! И для него все бы по-другому... А теперь?! Если бы не он, Вовке бы - п....ц! А я - у разбитого корыта! В ангелы-хранители, что ли, его ко мне приставили? На ангела-то он не очень, а вот хранитель отменный. И плечо подставил то же... Или нет? Нет, другое. Память ему о спасенных - с обеих сторон...
– Жив, Михалыч! Жив!
– завопил Владимир.
– Ну, их счастье! Иначе б я им, гадам!..
– Да тише ты. Жив - слава Богу, могло быть и хуже. А ты помни теперь, кому обязан. Ох, надрать бы тебе задницу, паршивец! Ну, мы с тобой еще поговорим...
* * *
Утром город проснулся с новыми хозяевами. Удивление было немалым и непритворным,
Один Егор смотрел орлом. Он все успел. Ночью в городе сгорело-таки три двора, все, как нарочно, тверских меховщиков. Бобер, узнав это, лишь весело переглянулся с монахом.
Спать действительно не пришлось никому. Всю ночь разоружали и сводили в наместничье подворье пленных. Обошлось все как нельзя более удачно, тихо. И почти без крови. У литвин оказалось трое убитых (одного уложил князь Владимир, свалившись с забора, а двоих свои же, стрелами из терема) и десяток раненых. Москвичи обошлись без трупов, было лишь девять раненых. Правда, Гаврюха обеспокоил всех не на шутку. Не говоря о сломанной ключице, его то и дело рвало, а главное, он смотрел на всех крайне удивленно, никого не узнавал. И молчал. Ни словечка!
Старик-лекарь хмурился:
– Может и обойдется. Шутка - бадьей по тыкве. Некоторые и копыта отбрасывают. А некоторые маму родную так до смерти вспомнить и не могут. Мозги у него набекрень съехали от такой колотушки. Попробую поправить, есть у меня одно средство, должно помочь.
Владимир выражал решительные намерения не отходить ни на шаг от своего спасителя, но Бобер лишь спросил тихо:
– Ты забыл, кто тут командир?
Владимир опустил плечи и вздохнул:
– Ну а что надо-то?
– Надо власть организовать - раз! Узнать, кого в плену оставить - два! А остальных до захода солнца выпроводить из города к чертовой матери, от греха. Это три!
– От греха? Думаешь - взбунтуются?
– Нет. От своих подальше. Жители, боюсь, полезут поквитаться. Те, кого обидели.
– Но обиженным-то надо бы как-то возместить?
– Точно! Вот для этого и следует кого-то для плена выбрать. Как думаешь - кого?
– Кого побогаче.
– Конечно! И кто тут больше всех нахапал, купцов и прочих обижал. В общем, ты сам все понимаешь, так что пошли. Дел у нас и без Гаврюхи воз, а его надо на лекаря оставить, это лучше всего.
* * *
К вечеру все командование московского отряда едва держалось на ногах. Но сделали все, что наметили: с помощью Егора выволокли на свет Божий и посадили на прежние места разбежавшихся, попрятавшихся или просто замкнувшихся в домашних делах, прогнанных литвинами старых московских администраторов. Они почти все сохранились, не хватало лишь наместника да двух-трех набольших чиновников, которых литвины похватали и отправили в Вильну. Обязанности наместника пришлось временно, до прибытия постоянного из Москвы, возложить на Константина, а все остальное на Егора, который таким неожиданным возвышением оказался весьма недоволен - ему тут предстояло жить еще долго.