Зачарованное озеро
Шрифт:
Последний раз «тревожная дружина» гасила пожар до прибытия пожарных три года назад, а забежавшую с Аксамитной бешеную собаку прикончила, когда Тарику едва стукнуло два годочка, так что он знал об этом лишь из рассказов папани и тех, кто оказался тогда на улице. Однако дважды в месяц «тревожная дружина» собиралась за околицей, старательно школила действия на случай разных бедствий, случавшихся чаще прочих: пожар, бешеная собака, понесшая лошадь, поимка вора или грабителя. Этакой беды, как нынешняя, никто не предвидел, но ни малейшего замешательства не случилось: к тому, что только что было добротным помостом для
«тревожной дружины», среди них папаня Тарика и худог Гаспер — он никогда не держался затворником, не чванился дворянством и потому был уважаем.
Ошеломление и тоска нахлынули столь сильные, что не умещались в сознании, и голова казалась совершенно пустой. Они с Тами были совсем неподалеку от места, куда рухнул помост, и Тарик видел, что барон Лайток лежит недвижно с широко раскрытыми застывшими глазами, и седые волосы на виске заплывают кровью, а грудь не колышется — мертвые не дышат. Понятно, что произошло: рухнув с немаленькой высоты, барон несчастливо угодил правым виском на сломанный столбик перил, толстый и прочный, как железо...
Тарику довелось дважды видеть вблизи внезапную смерть: в позапрошлом году в Городе понесшие лошади габары мясника насмерть стоптали не успевшего отскочить прохожего, а в прошлом году, когда они купались всей ватажкой, стал тонуть Подмастерье, и нырнувшие за ним речные рыбари так и не смогли вернуть его к жизни, хотя поднаторели в помощи тонущим: было слишком поздно. Но оба раза это были незнакомые, виденные Тариком в первый и последний раз в жизни, а вот теперь...
Уши резанул отчаянный детский вопль:
— Па-апа-а-а!!!
Распихивая стоящих, налетая на иных всем телом, к бывшему помосту, еще пару минут назад красе и гордости улицы Серебряного Волка, опрометью кинулся Габрик, «воспитанник» барона, — ясно теперь, знавший истинное положение дел. Раздался резкий, как удар хлыста, приказ:
— Уберите ребенка!
Это крикнул Старейшина Ловент, оказавшийся у кучи раньше всех. На полпути Габрика подхватил дюжий коваль Илич, сцапав ручищей поперек груди, поднял в воздух. Габрик брыкался, бился, кричал, но Илич без усилий понес его к воротам почти бегом. Старейшина быстро и справно отдавал распоряжения — и Мастер, у которого была лошадь, а жил он ближе всех к Плясовой, со всех
ног бросился к воротам: ну конечно, чтобы скакать охлюпкой за помощью в ближайшую лечебницу святой Туруны. Лекарь Тапро-тель уже стоял тут же, зорко высматривая, кому в первую очередь требуется помощь. Люди из «тревожной дружины» осторожно разбирали груду досок и сломанных перилец, помогали тем, кто определенно пострадал меньше всех, не был придавлен чересчур тяжелым гнетом и пытался выбраться сам. Никакого переполоха, только деловитая суета. И крики боли, стоны...
Старейшина, невозмутимый, как ему и полагалось, зычно возвестил так, что его было слышно по всей Плясовой:
— Почтенные гости нашей улицы! Душевно вас прошу покинуть Плясовую без суматохи и излишней спешки! Это наше злосчастье, и мы его сами размыкаем! Простите уж, что так обернулось веселье, нашей вины тут нет, на все воля Создателя!
Все трое ворот уже распахнуты настежь, и к ним потянулись пришлые. Иные из них оглядывались — кто
— Поставьте хватких людей во всех воротах, лучше по паре. Скоро набегут жены домашних музыкантов, только сумятицы прибавят причитаниями... — И вновь загремел: — Почтенные гости, прошу поторопиться!
Близко от Тарика прошла синеглазка со спутником. Лицо спутника холодное, отрешенное, барышни — горестное, и вряд ли из-за сорвавшихся плясок: она искренне сочувствует чужому горю, на что не каждый способен, и это приязненная черта...
— Жители улицы Серебряного Волка! — громко возвестил Старейшина. — Прошу всех праздных покинуть Плясовую! Здесь вы ничем не поможете, а зеваки ни к чему! Сначала уходят те, кто не достиг годочков Подмастерьев и Приказчиц, за ними — женщины со своими спутниками, и наконец — все остальные!
И уперся тяжелым взглядом в стоявшего совсем близко Тарика гак повелительно, что ноги сами понесли того к воротам. Тарик,
конечно, взял за руку Тами и успел еще услышать, как Старейшина гораздо тише приказывает:
— Сбегайте за Хорьком, ему ближе. Нужно не откладывая написать бумагу, как полагается, — день еще не кончился. Да присмотрите, чтобы опять не забыл перо, бумагу и чернильницу, с него, разгильдяя, станется...
— Не послать ли за отцом Михаликом? — почтительно предложил кто-то. — Дело непростое и пакостное, я ведь видел, как столбы подломились, неспроста это, такого просто так не бывает, верно вам говорю, Старейшина...
Голос, конечно, был знакомый, но Тарик в навалившемся разладе чувств не помнил, кому он принадлежит. Почти не раздумывая, Старейшина ответил:
— Не стоит. Сам чую, что дело непростое и пакостное, но ничем тут отец не поможет...
Дальнейшего Тарик уже не слышал, о чем нисколечко не сожалел. Они с Тами вышли через срединные ворота, где было меньше всего людей, отошли совсем недалеко, когда раздался зов:
— Тарик!
Поодаль стоял и манил его Дальперик, не растерявший прежнего азарта. Ну да, в его годочки еще нет серьезного отношения к смерти... Тарик был удручен происшедшим, но все же отошел к малолетнему помощнику — не стоило его расхолаживать, что бы печальное ни случилось...
— Синеглазая со спутником сели на Аксамитной в карету так запросто, словно это их собственная. И она сразу же помчалась в сторону Кирпичной. Хорошая карета, очень может быть, «трешка»34, коняшек две, каурые, красивые такие. Только гербов на дверцах не было...
— Молодец, — сказал Тарик вяло, похлопал Недоросля по плечу, повернулся, чтобы вернуться к Тами, — и остолбенел на миг.
34 «Трешка» — дорогая карета, покрытая красками, а потом лаком в три слоя.
Невысоко над Плясовой висел цветок баралейника — совершенно такой же, как виденные прежде: сверкающий яркой чернотой и, следует признать, красивый отвратительной красой. Что ж, из пастырских поучений известно, что Красота вовсе не принимает чью-то сторону, она порой свойственна всевозможной нечистой силе и ее прислужникам, и ничего тут не поделаешь, так уж устроил Создатель наш мир...