Зачарованные камни

Рей Роса Родриго

— Я пытался. Но теперь слишком поздно. Один его подчиненный, Педро, готов взять вину на себя, думаю, все будет хорошо.

— И, по-твоему, это справедливо? — спросила Элена с некоторой долей ехидства.

— А что я должен делать?

— То, что считаешь правильным. Знаешь, сколько дадут этому самому Педро?

— Нет.

— И кому только такое могло прийти в голову?

— Адвокату.

— Твоему адвокату?

— Нет, адвокату Армандо.

— Ничего себе адвокат. Кто он?

— Тебя интересует имя? — спросил Хоакин и понял, что ступает на опасную территорию. Элена

как-никак представительница прессы, а им с Армандо сейчас меньше всего нужна огласка. Допустим, в Гватемале газет никто не читает (ноль целых семь десятых процента населения) и, уж тем более, не отличает одну от другой (всем давно известно, что они продажны), а использует их, когда нужно выбрать, что купить, что надеть или посмотреть, где лучше провести свободное время. Но в любом случае… Хоакин прекрасно понимал: следовало прекратить разговор как можно скорее.

— Так что скажешь? — настаивала Элена.

— Собралась его сдать?

— Вполне возможно.

— Ради чего? — его голос прозвучал даже как-то жалобно.

Опрокинулся бокал. Элена резко поднялась:

— Мы с тобой, — заявила она, — по-разному смотрим на вещи.

16

Сеньор, я из Сан-Хосе-Пинулы.

Вот конюшни. Да, не всякому по душе запах лошадиного навоза. Это американская порода, так шеф говорит. Пони, но скрещенные с испанской лошадью. Правда, красивыми их не назовешь, и к тому же они очень упрямые, но зато честные, не обманут.

Я вас не ждал. Впрочем, проходите. Садитесь, пожалуйста. Живем мы небогато, но гостям всегда рады. Сам я не городской, вырос на плантациях. Отец надсмотрщик, а мать дочь батрака.

Здесь еще пока следуют традициям. Спросите любого, вам всякий скажет. Есть тысячи таких, как я, детей надсмотрщиков. А как иначе — до сих пор остается право первой ночи. Можете не верить, но порасспрашивайте других. Мне еще повезло, потому что моя мать была не из тех, что привыкли все терпеть, и в один прекрасный день сбежала вместе со мной в столицу… Я говорю «повезло», но и здесь, если честно, не жизнь.

Не скажу, что хорошо знаю город, — он такой огромный. Но от Обелиска до Берлинской площади, Инкапье и Бокадельмонте, где живет колдун, могу дойти с закрытыми глазами.

Если придется поздно вечером возвращаться с Лас-Америкас по Бокадельмонте, такими закоулками пробегу — ни один бандюга не поймает.

Раньше-то на склоне Бокадельмонте можно было встретить много птиц и животных. Они спускались к реке на водопой. А сейчас вода такая грязная, что даже они ее не пьют. Теперь в этих местах разве что зарянку встретишь или вальдшнепа какого мелкого. Даже кур и индюков почти не осталось. Зато канав и свалок хоть отбавляй.

Кофе? Стакан воды? Это моя сестра. Да, она беременна.

В первый раз я увидел того человека примерно месяц тому назад. Он сам со мной заговорил. Спрашивал всякие глупости. Он из Санта-Росы и в Сан-Хосе многих знает. Даже про моего отца мне рассказывал, хоть и не догадывался, что это мой отец. Его у нас все знают.

Попросил оказать ему услугу. Я сначала отказывался, но он мне пригрозил. Потом еще и денег предложил. Ну и конечно, если

тебе сначала угрожают, а потом деньги предлагают, поневоле согласишься. А если еще и такие обстоятельства… У меня сестренка больная и к тому же вот-вот родит. Да и делать-то особо ничего не нужно было — повалять дурака пару минут. Как не согласиться, когда у меня хуже некуда, а он деньги предлагает? Просто надо было ненадолго оставить мальчика на лошади без присмотра. Только и всего. Зачем? Не знаю.

Парад начался от Обелиска, очень рано. К девяти они уже почти закончили. И тогда начала собираться малышня. Лошадей напрокат можно взять не только у нас. Есть еще конюшня на площади Маррокин, но с этими лучше не связываться. Это мафиози, они загребают кучу денег. Мы открылись недавно, но нас уже все знают: берем мы немного, да и лошадки хорошие.

Этот мальчик, которого сбили, наш постоянный клиент. Ему нравился пегий пони, и он всегда его выбирал. Иногда даже соль ему приносил. Или морковку. Чудной был мальчишка, нездешний, наверное. Понимал, что такое верховая езда: всегда проверял подпругу. В седле сидел очень прямо, будто палку проглотил. И гонял круг за кругом — скачки изображал. Я должен был бежать за ним, а он иногда разойдется — так мне и хлыстом перепадало.

Ну вот. В тот день этот, из Санта-Росы, явился очень рано. Сказал: «Сегодня сделаешь все, как договорились. Я там буду. И заплачу».

Я пересчитывал деньги за деревьями, когда все произошло.

Потом услышал сирены: «скорая» и полиция. Тут же явился мой шеф, дон Венансио. А при мне куча денег. Я подумал, что если меня сейчас потащат в полицию, то эти деньги там показывать совсем ни к чему. Подумал было бежать, но понял, что будет еще хуже, и спрятал деньги, где успел: в ямке под корнями амате. Затем стал пробираться туда, где оставил лошадь и мальчика.

Дон Венансио сразу стал валить все на меня. Он меня и полиции сдал, а ведь я несовершеннолетний.

Заберите его, говорит, я ему тысячу раз повторял, чтобы он от своих лошадей ни на шаг не отходил.

Я взглядом просил его о пощаде, но он на меня даже не смотрел. «Преступная халатность» — так вроде бы называют то, в чем они меня обвиняют.

Полицейские надели на меня наручники, а это незаконно. Я несовершеннолетний. Это мне потом один журналист сказал — в суде, где мы с вами познакомились. Я был уже в наручниках, когда увидел мать того мальчика. Она бежала к нам. Было немножко смешно, потому что она была на высоченных каблуках, а земля после ночного дождя размокла, так что она теряла туфли на каждом шагу.

Мальчик уже лежал на носилках, и пожарные собирались засунуть его в «скорую помощь». Он был без сознания. А может, и мертвый.

«Убийца!» — закричала женщина и набросилась на меня.

Полицейским даже пришлось меня защищать, потому что она, думаю, убить меня хотела. Хорошо, что полицейские рядом оказались и держали ее крепко, хотя она вырывалась и все норовила ударить меня ногой или оцарапать. Меня бросили в полицейскую машину и отвезли в участок. Остальное вы знаете. После допроса судья велел меня отпустить. Дон Венансио? Нет, он мне ничего не сказал. Завтра я возвращаюсь на работу.