Зачарованные камни

Рей Роса Родриго

Вода сочилась сквозь прогнившие доски старой двери, которую мальчишки поставили на два бревна, соорудив убежище в канаве. Все молчали. Вонь гниющего мусора смешивалась со свежим запахом дождя. Ветер качал деревья, и крупные капли падали на деревянную кровлю. Маленькие низкие тучки быстро проносились (казалось, они прямо-таки прыгают по небу) над холмами и оврагами. Вдали голубели горы — те самые, что видел Сильвестре из мансарды дома, где жил.

— Ну что, парни, — сказал Ховито, расстегивая ремень, —

пора расплачиваться. — Будем целовать, ха-ха-ха!

— Дерьмо ты, Ховито! — высказал свое мнение Противнючка.

— А лично тебе придется целовать задницу нашему бельгийскому другу. Как ты на это смотришь, старина?

— Нет, — серьезно ответил Сильвестре и снова потыкал себе в живот. — Мне нужно что-нибудь съесть.

Ховито снова застегнул ремень, и Сильвестре с облегчением понял, что это была только шутка.

— Что с тобой приключилось? — спросил Тарантул Сильвестре.

— Машина сбила, — он показал покрытое шрамами бедро. — А с вами что?

— Те полицейские… — Противнючка задрал рубашку и показал синяки. — Поймали меня, когда я клей нюхал, ну и навесили по первое число. Ховито, покажи ему дырку.

Ховито показал след пулевого ранения в грудь, и мальчики подошли поближе, чтобы лучше рассмотреть шрам.

— Залез в карман одному богатенькому. А у него была пушка, и он в меня пальнул, когда заметил, что я у него бумажник вытягиваю.

Когда снова выглянуло солнце, они вернулись в парк.

Сильвестре пошел за Противнючкой, который тоже жаловался на голод, в маленькую грязную лавчонку. Толстуха-хозяйка дала им большой бумажный пакет с сухим хлебом и кусок свежего сыра. Сыр они съели сразу, как только вышли из лавки, а хлеб отнесли в парк и разделили на четверых.

21

Сбит приемный сын молодого предпринимателя

Сильвестре Баррондо, семи лет, приемный сын Фаустино Баррондо и Илеаны Чикас-де-Баррондо, уроженец бельгийского города Брюгге, в тяжелом состоянии был доставлен вчера в военный госпиталь, после того как его сбил на Авенида-де-Лас-Америкас автомобиль марки «дискавери» голубого цвета, скрывшийся с места преступления. Только что стало известно, что на прошлой неделе в нашу страну прибыли близкие родственники пострадавшего мальчика, которые подали в Комитет по делам несовершеннолетних заявление о нарушении прав ребенка. В заключение утреннего выпуска новостей…

Хоакин закрыл газету. Только что прочитанная новость, похмелье после выпитого вчера пива и запах горелого масла, проникавший с кухни через окно маленького номера захудалого отеля, где он провел ночь, усиливали и без того острое чувство тоски. Он с трудом, борясь с похмельем, вспомнил, как вчера, когда они вышли из «Тьемпо», Элена привезла его сюда.

Зазвонил сотовый. Вайина.

— Ты где?

— Точно не знаю. В каком-то отеле в центре.

— Мы

договаривались встретиться сегодня. Ты заставляешь меня ждать.

Похмелье и глупая ссора с любимой женщиной могут из любого сделать, хотя бы на мгновение, высокоморального человека. Дурнота и понимание того, что та ссора, в которой он сам был виноват, может стоить счастья всей жизни. Просветленный алкоголем человек ясно видит, что даже кажущиеся мелочи способны иметь решающее значение для его будущего благополучия и делают его — пусть хотя бы всего лишь и на время похмелья — до крайности щепетильным.

— Разве? — деланно удивился Хоакин. — Что-то не припомню зачем.

— Проблема с некоей лошадью. Теперь припоминаешь?

— Ах это. Не до лошадей мне сейчас. Я, видишь ли, вчера перебрал.

— Что собираешься делать?

— Пока ничего. А потом пару звонков.

Довольно долгая пауза.

— И что за звонки?

— Первый — моему другу Армандо.

Еще одна пауза.

— И что ты ему собираешься сказать?

— Чтобы кончал дурить, шел в полицию и рассказал все как было. К тому же если он будет продолжать в том же духе, то ему придется выложить кучу денег Педро и мне. И тебе. На самом деле, что он теряет? Репутацию? Но это был несчастный случай. Не думаю, что такое пятно будет трудно смыть.

— Так, — сказал Вайина, и голос его прозвенел, как натянутая струна. — Прекрасно. Ты встречался с Растелли, так ведь? Дело принимает плохой оборот. Я тебе не говорил, что речь может идти о попытке похищения? Так вот, я тебя предупредил.

— О чем?

— Что его могут представить как соучастника похищения. Пусть даже соучастие это было неумышленным. И тогда дело плохо. Так мне, по крайней мере, представляется.

— Значит, так представляется?

— А второй звонок?

— Ах да, второй звонок. Одной знакомой.

— Знакомой?

— Она журналистка. Я уверен, что ей будет интересно узнать, кому пришло в голову…

Вайина бросил трубку.

Хоакин встал и пошел в ванную. Наклонился над раковиной, стараясь не смотреть в зеркало, открыл кран. Долго держал голову под струей холодной воды, пока не почувствовал облегчения. Достал из несессера слабительное, бросил таблетку в стакан с водой. Выпил пенящуюся жидкость и лег в ожидании эффекта, который должны были произвести лечебные соли и кислоты.

Они молча сидели на бетонной скамье возле фонтана в парке Берлин.

— Гватемальский воздух ядовит, — сказал он. (Может быть, это газы, испускаемые вулканами?) — Люди, которые здесь живут, — каменные, мертвые.

— Ты немного преувеличиваешь, — слабо улыбнулась она и, склонив голову, спросила: — И что, по-твоему, можно сделать?

Он криво усмехнулся и пожал плечами. Подумал, что уже слишком поздно.

— Сматываться отсюда.

С неожиданной яростью она ударила его кулаком по руке: