Зачем богу дьявол к 2

Январёв Леонид Иванович

Если Директору суждено потерять жизнь, то не из-за чрезмерной любви к власти. Но потеря власти определённо не оставит ему ни одного шанса выжить. Тылы действительно нужно подчистить.

***

Рассеянно слушая оперативника, которому поручал разобраться с вывозом оружия из Лаборатории, Вениаминов думал о своей участи. Зря он не предупредил Директора о кознях, мягко говоря, недоброжелателей. Надеялся, что они успеют раньше, чем их коварство раскроется? Тупицы! Способны только жопу Президенту вылизывать. И сам хорош! Рассчитывал, что без его помощи Директор проморгает опасность. Словно затмение нашло. Остаться в сторонке не получилось. Вспоминать тошно!

Не

ожидая катастрофы, во всеоружии ответов на возможные вопросы, Вениаминов явился на рутинный доклад.

– Ты ничего не хочешь мне рассказать?
– без предисловия начал Директор.

Когда Директор так спрашивает, это означает, что он даёт человеку шанс. Когда он не о чём не спрашивает, то спрашивают специалисты в получении ответов.

– Я не был уверен...
– промямлил хотя и растерявшийся, но не настолько, чтобы пропустить поблажку, Вениаминов.

– Сколько времени тебе нужно для обретения уверенности?
– с холодной иронией спросил Директор.

Какое время! О чем речь! Вениаминов выложил всё: о скользких разговорах с главой Комитета следствия и о возне его "козлов" вокруг гражданских директорских чиновников; о предложении сотрудника Канцелярии Президента продать некие документы... И ещё по мелочи... Скрывать себе дороже. Если Директор займётся, он до всего дознается.

– Ты совсем охуел! У него не было уверенности!
– Директор сокрушённо покачал головой.
– Сутки тебе. Разбирайся!

Начал Вениаминов с канцелярского. Бедолагу привезли в следственный изолятор и сразу поместили в "процедурной" упаковав, как полагается для строгой беседы. По дороге Вениаминов заехал по срочному делу к "приятелю", через которого шла благодарность контрабандистов: они, в числе прочего, рассчитывались за снисхождение к своим занятиям и молодыми бесовками. Завтра посредника найдут "застрелившимся": полицейский чин, которому тоже кое-что перепадало, в курсе. Есть ещё пару человек, которые знают больше, чем того заслуживают. Эти люди не имели никакого отношения к возникшей ситуации, но с перепуга Вениаминов решил затереть самые грязные следы своей многогранной деятельности, о которых дотошному Директору знать ни к чему. На всякий случай, так спокойнее.

Происходящее в "процедурной" далеко не всегда, лишь в некоторых случаях, фиксировалось на видео, но как раз не тот случай. Вениаминов зашёл в техническую комнату и, к изумлению сотрудников, расстрелял аппаратуру, хотя хватило бы команды "не записывать". Он был зол, а доверять нельзя никому.

Разговор с канцелярским не задался. Тот нёс ахинею. Он, видите ли, ничего не знает, он посредник, хотел заработать, он не может назвать человека, но обязательно свяжется с ним...

– А мне говорили, что ты умный и сообразительный.
– Вениаминов понемногу закипал.
– Ты не понимаешь, в какой переплёт попал. А что бы ты быстрее соображал...
– Вениаминов сделал смысловую паузу и продолжил: - У тебя есть сын. Семнадцать лет. Славный юноша.
– Вениаминов прошёлся по "процедурной", наблюдая, как глаза канцелярского наполняются ужасом.
– Сперва его изнасилуют. Потом я выбью ему зубки, все. У него красивые зубки. Потом переломаю ему все пальчики, по одному, по одному. После сломаю ему ручки и ножки. Какие у него ручки и ножки! И рёбрышки. Да, рёбрышки. А какие у него глазки! Я обязательно пришлю его глазки его маме. Обещаю!

– Не надо...
– жалобно простонал канцелярский. Его руки были пристёгнуты к подлокотникам кресла, а то бы он схватился за сердце.
– Не надо, умоляю... Исаев... Позвоните ему... Это он попросил...

Какая

наглость! Обалдеть! Вениаминов уставился негодующим взглядом на канцелярского. Полковник Исаев-Штирлиц! Неподкупный человек-гроза, очевидный кандидат на должность командира Службы президентской безопасности, нынешний уже в возрасте. Про полковника злословят, что Президент доверяет ему больше, чем себе.

Ловко! Вениаминов, конечно, позвонит, так вот сам в капкан и залезет! Как же иначе? О последствиях не нужно гадать - это перемена местами с узником. Трогать президентских людей недопустимо.

Вениаминов подошёл к столу и взял заранее приготовленный шприц со "святой водой". От этого препарата человеку казалось, что он исповедуется Господу.

Пытки, истязания - это эффективно, если нужно заставить человека признаться в чужих греха, как в собственных. А для получения информации, которой человек не желает поделиться запросто, в современном, гуманном, цивилизованном обществе существуют чудеса психофармакологии.

Впрочем, пытки, или "уколы правды" - это не принципиально. Принципиально, что развязать язык можно любому человеку. Исключений никогда не было, и нет, и не будет. Несгибаемые революционеры, героические партизаны и подпольщики, сила воли, любовь к родине - это всё идеологическая ложь для патриотического воспитания огосударствлённого населения. Доказательства этому есть в тайных архивах любой спецслужбы, даже самой задрипанной. Сколько героев стали героями, потому что вовремя предали и не стали безвестными трупами!

Канцелярский опередил намерения Вениаминова добиться правды и отправился на небеса взаправду. Сердце не выдержало кризисного момента жизни. Врача под рукой не оказалось. Обычно обслуживающий персонал "процедурной" вызывают заранее, а тут срочность, спешка.

Определиться с дальнейшими действиями Вениаминов не успел. Дверь "процедурной" открылась. На пороге стоял Исаев-Штирлиц! Откуда узнал?! Везде предатели! А не допустить его даже на спец. объект СБФ - невозможно. Более того, после Слепой ночи сотрудник президентской безопасности может пристрелить любого, кто посмеет помешать ему исполнять служебные обязанности. Такого права СПБ никто не давал, но за это их никто и не судил.

– Ты дурак!
– с презрением сказал Штирлиц, оценив ситуацию.

– Да как ты смеешь?! Мне...
– возмутился Вениаминов, и его рука непроизвольно потянулась к пистолету.

Лицо Штирлица по-прежнему выражало лишь презрение, тяга противника к оружию не взволновала.

– Его семье назначишь пенсию.
– Штирлиц показал на канцелярского: - Хорошую, достойную пенсию. Я проконтролирую. А это...
– Штирлиц показал на папку, которую держал в руке: - То, что ты ищешь.
– Штирлиц бросил папку на пол и продолжил: - Я поклонник твоего шефа, скажем так, хотя не одобряю его кадровую политику. Полслова обо мне и...
– Штирлиц отрицательно качнул головой.
– И ты будешь умолять о смерти, но смерть будет тебе недоступна.

Находясь во власти переживаемого унижения, Вениаминов соображал с трудом. Штирлиц ушёл не прощаясь. Что лежало на полу? Вдруг бомба? Сложность интриги превышала способность Вениаминова понять происходящее. Чудо, да и только!

О чуде Штирлица Вениаминов не стал докладывать Директору не потому, что испугался угрозы, хотя не сбрасывал её со счетов, а на всякий случай. Слишком уж головоломная ситуация, куда ни кинь, всюду клинья. Папка действительно оказалась бомбой, но не в прямом смысле. Никогда ещё яма, вырытая для Директора, не была такой основательной и глубокой.