Зачем нам враги
Шрифт:
«Сделай это». «Я не смогу». «Слышишь, сделай это! »
Она не знала, какие из этих слов произносила, а какие — слышала. Больше того — не знала даже, где находится, с кем говорит, и не знала, кто она сама. Кто из этих, говорящих. Порой ей казалось, что оба — сразу.
«Вперед. Ну, давай же».
«У меня не получится... »
«Прекрати пороть чушь! Сказано тебе — пшел, живо! »
Эллен ощутила твердую руку на своем запястье и одновременно — жар пламени, дикий, жадный, требовательный. Это забытое ощущение наполнило ее восторгом — нет, не забытое, вовсе не забытое, ведь она смогла припомнить его с первого же мгновения! Дрожащий воздух лизал ее руки,
«Сделай это! Ты должен! »
«Должен? Почему ко мне обращаются в мужском роде? » — подумала Эллен, прежде чем поняла, что последний крик вырвался из ее горла... из ее собственного пересохшего горла, но только ее голос почему-то тоже был мужским, и мужской была ее рука, крепкая, с густым пушком русых волос на тыльной стороне ладони. Эта рука сжимала тонкое запястье — не женское, скорее оно принадлежало подростку, слабо и неуверенно пытавшемуся вырваться, не позволить швырнуть себя в пламя...
«Глупый, что же ты, там не больно», — подумала Эллен и снова закричала во всю силу своей мужской глотки:
«Пошел, сказано, живо! »
Она толкнула и стала падать — одновременно, будто находясь сразу в двух телах... в трех, считая ее саму. И, падая, услышала крик — куда более яростный, чем ее собственный.
Окончание потонуло в свирепом реве пламени, треске обваливающегося дерева. В следующее мгновение она уже лежала под развесистыми ветвями придорожного дуба, глядя сквозь прорехи в темно-зеленой листве на ясное утреннее небо.
В последнее время ей то и дело снились очень странные сны.
Что-то больно ударило ее в ребра. Эллен вздрогнула, но поднялась не сразу — лишь когда второй камешек, маленький и острый, как метательное лезвие, царапнул ее скулу, содрав клочок кожи.
— Что за... — Эллен рывком села, и третий камешек врезался в примятую траву там, где только что было ее плечо.
Эллен обернулась и глазам своим не поверила. Его милость господин Глориндель, эльфийский принц и будущий князь Калардина, сидел в стороне на пригорке, скрестив ноги, и швырял в нее камнями. Ветер трепал его волосы и бросал горстки песка на подол плаща, но он не замечал этого. Выражение лица у него было злорадно-сосредоточенное, словно у жестокого мальчишки, полдня высидевшего в засаде для того, чтобы поймать и изувечить бродячую кошку. Эллен уже знала, что господин Глориндель отличается непростым характером, но тут она до того оторопела, что какое-то время просто молча смотрела на него. И только когда он, выдержав паузу, снова швырнул в нее камень, возмущенно вскрикнула:
— Да вы в своем уме?!
Глориндель поднялся, с десяток мелких камешков скатились с его колен на землю. Эллен только теперь заметила, что он полностью собрался в дорогу и, должно быть, ждал ее пробуждения с немалым нетерпением.
— Тебя бы в людскую, — прошипел он. — Котлы чугунные драить. А лучше нужники. Там тебя отучат дрыхнуть до полудня. Когда вернемся в Калардин, напомни мне, чтоб распорядился.
В последние дни эльф пребывал в скверном настроении, которое, похоже, достигло пика — во всяком случае, Эллен надеялась, что хуже уже не будет. Отчасти она понимала, отчего он так взбешен: сегодня им пришлось ночевать под открытым небом, а этого господин эльф страсть как не любил.
Эллен же, напротив, заснула мгновенно и была настолько увлечена своими странными снами, что не особо
Понимая это, Эллен подавила желание высказать господину Глоринделю все, что она думает о его манерах, и молча забралась на коня. Да, она на него всякий раз именно забиралась — будто забор седлала, как тонко подметил эльф, и обычно его это зрелище очень веселило. Но сегодня он даже не смотрел в ее сторону, пока она, постанывая, устраивалась в седле. Они ехали почти без остановок уже пятый день, тело Эллен не было привычно к подобным нагрузкам — она чувствовала себя так, словно совсем недавно переломала все кости и теперь они срастались заново, причем неправильно. Но она не жаловалась, утешая себя мыслями, что до Тарнаса должно быть уже недалеко.
Первое время они ехали молча — Эллен не решалась начать разговор, а эльф был мрачен как туча. Когда он злился так сильно, его красивое лицо застывало словно маска, и в нем проступало что-то не совсем человеческое — в такие минуты Эллен особенно ясно видела, что он принадлежит к другой расе. Неужели ярость — основное настроение эльфов? Раз именно в этом состоянии в их облике проступают только им присущие черты... Если так — Эллен, пожалуй, была рада, что ей не суждено вернуться в Калардин и познать жизнь под их правлением. А если вспомнить обещание Глоринделя узаконить рабство... ох, нет, пожалуй, не стоит с ним сегодня вообще заговаривать, вдруг решила она. Захочет — сам заговорит. Лишь только она успела подумать это, эльф обернулся к ней и сказал:
— Это Дреддер или Бреррет? Говори уже!
Он часто начинал разговор вот так, буквально с середины фразы — словно они давно уже говорили, и он просто отвлекся на минуту. Может, поэтому Эллен всегда было трудно понять его с первого раза.
— Что?
«Дура», — отчетливо говорил взгляд Глоринделя, однако он соизволил уточнить:
— Мы едем на юг. Строго на юг, явно же, никуда не сворачивая. Там только два больших города, Дреддер и Бреррет. В какой из них мы едем?
Дреддер... Бреррет... До чего же странный язык у этих тальвардов. И не выговоришь — язык так и бегает по небу, щекотно.
— Ни в какой.
— Хватит мне уже мозги пудрить, — снова прошипел эльф. Как он это умеет... это вовсе не метафора: в самом деле очень похоже на змеиное шипение, ровно настолько, что еще можно разбирать слова, но мороз по коже продирает основательный. — Все равно я избавлюсь от тебя, как только пойму, куда именно мы едем. Рано или поздно я это сделаю. Прекрати уже держать меня за дурака!
Избавитесь, милорд, да. Я вам надоела. Знаю. Я всего лишь глупая женщина. Во мне нет... ничего такого, за что меня можно было бы терпеть. И от меня можно хотеть избавиться. Да.