Зачем убили Сталина? Преступление века
Шрифт:
Да, жертвы (но отнюдь не «многочисленные», конечно) были, однако сколько вокруг этого скорбного факта наворочено обывательских слухов, перешедших впоследствии и во многие «солидные» мемуары, ненадежных «свидетельств» очевидцев (по присказке криминалистов «Лжет как очевидец») и просто сознательных передержек и клеветы!
Скажем, будущий генерал КГБ Леонов, работавший тогда в Издательстве иностранной литературы и бывший в Москве в те дни, описывает их как свидетель и участник событий, но как описывает! Он пишет:
«Скорбь и горе всех моих сослуживцев (а как же сам Леонов? — С.К.) были неподдельными.
Уже этот тон иначе как, мягко говоря, развязным не назовешь. Но дальше — больше! Рассказывая о своей неудачной попытке попасть в Дом союзов, Леонов утверждает, что в районе Трубной площади были-де затоптаны насмерть сотни людей и констатирует: «Культ личности уносил с собой в могилу несколько сотен своих последних жертв».
Далее он ссылается на свой разговор уже в чекистскую бытность с исполнявшим тогда обязанности начальника московской милиции Н. И. Крайневым, но так и не уточняет цифру жертв, хотя Крайнов не мог ее не знать, а Леонов не мог не воспользоваться таким удобным случаем, чтобы ею не поинтересоваться. Факт, как на мой вкус, говорящий сам за себя!
В опровержение сотен, пожалуй, страниц подобной лжи я не буду ссылаться на документы тех дней — тоже не очень-то достоверные, а приведу лишь одно свидетельство, которое стоит многих других.
Почетного чекиста, полковника в отставке Владимира Федоровича Котова уже нет в живых, но в 2001 году в Нижнем Новгороде тиражом в 500 экземпляров вышли его воспоминания с простым и выразительным названием: «Это было так!» Все, знавшие полковника Котова, отмечают, что он до конца оставался честным, тщательным человеком и вдумчивым чекистом, да это видно и из его интереснейших — в том числе и в силу их бесхитростной искренности — воспоминаний.
Придя в органы госбезопасности в 1949 году молодым парнем, он в 1952 году стал курсантом Высшей школы МГБ и в марте 1953 года принимал непосредственное участие в обеспечении безопасности во время похорон Сталина.
Ниже я даю прямую цитату из его книги:
«Но вот в нашу студенческую жизнь, как и в жизнь в целом всей страны, внезапно ворвались слова официального сообщения: 5 марта 1953 г. на 73-м году жизни умер Иосиф Виссарионович Сталин… Вся жизнь в обществе как бы притихла. Нет, она не остановилась, но как бы замерла в ожидании грядущих событий.
Мне, как и всему нашему курсу, довелось участвовать в обеспечении безопасности во время похорон. Я находился в оперативном наряде, который обеспечивал пропуск в Колонный зал Дома союзов со стороны ул. Горького. Вся улица, насколько видел глаз, от Центрального телеграфа и выше, в сторону площади Маяковского, была запружена народом. У многих были слёзы на глазах. И вообще вся плотная людская масса была какой-то притихшей, со скорбным выражением лиц, а не какая-то толпа зевак».
Как не похоже это описание — не похоже прежде всего психологически — на описание генерала Леонова, фактически пренебрегшего присягой Советскому Союзу и пошедшего на идейное соглашательство с «россиянской» «Россиянией».
Полковник же Котов свидетельствует:
«При
Как видим, в основной организованной колонне эксцессов не было, хотя какая-то неконтролируемая давка с жертвами где-то наверняка была — на этот счет можно найти сообщения в относительно достоверных мемуарах. Причем я не исключаю, что на дальних подходах к основному маршруту кем-то намеренно формировались маршруты движения с такими участками, где объективно создавались предпосылки к давке и прочему. Не исключаю я и прямых провокаций типа: «Айда, ребята, я знаю, где можно пройти!» и т. д.
С учетом того, какой многоликой была Москва уже тех лет, и того, что Сталин пал жертвой заговора, подобной версии исключить ведь тоже нельзя, не так ли?
О том же, в какое состояние души и тела могли прийти тогда даже серьезные люди, можно судить по такой детали из рассказа В. Ф. Котова:
«Во избежание непредвиденных ситуаций было принято решение в помощь живой цепочке охраны образовать заграждение из составленных в ряд грузовых автомашин. Но все равно отдельные смельчаки прорывались и через такой барьер. Одного такого смельчака, нырнувшего под машину, мне непроизвольно пришлось ухватить за мелькнувшую полу шинели и вытащить из-под машины. Но каково же было мое и удивление и смущение, когда передо мной — младшим лейтенантом — предстал армейский генерал и с мольбой в голосе просил пропустить его, чтобы раз в жизни увидеть Сталина хотя бы мертвым. Я понимал состояние генерала и потому сопроводил его к старшему оперативного наряда, который и разрешил ему пройти в очередь, двигавшуюся живым непрерывным потоком параллельно улице Горького».
Так написал о тех днях в 2001 году советский чекист Котов, прибавив затем: «Мы, участники нашего оперативного наряда, воспользовались, как говорится, служебным положением и отдали свой последний долг руководителю партии и государства».
А вот как написал о том же в 1997 году бывший чекист и «россиянский» профессор МГИМО Леонов: «Так я и не простился со «стариком Хоттабычем», как я называл Сталина за его капризное всесилие…»
Леонову в 1953 году было 25 лет. Откуда же он мог знать о том, как руководил страной Сталин, чтобы иметь моральное право оскорбительно говорить о нем? А ведь когда пришло «Лихолетье» — так сам Леонов назвал свои мемуары — Леонов и его коллеги по высшему управлению страной оказались не сталинскими соколами, а мокрыми «двуглавыми» курицами. Хотя об эпохе Сталина они смолоду судили вкривь и вкось.
Да, такие как молодой интеллектуал Леонов, вышедший из, казалось бы, самой народной гущи, тоже бездумно создавали ту атмосферу, которая привела к убийству Сталина на рубеже зимы и весны 1953 года.
С момента, когда к Дому союзов потянулись первые траурные колонны, прошло три дня… Доступ в Колонный зал был закрыт, и поток прощающихся иссяк. В зале оставались только близкие родственники, ближайшее окружение, технический персонал Дома союзов и охрана.
Что же там происходило в эти минуты?