Зачистка в Аризоне
Шрифт:
34
Накануне исхода
Собрав вокруг себя крестьян, майор Кардосо сообщил им, что знает только два способа стрельбы: как стреляют охотники и как стреляют солдаты. Солдат стреляет, чтобы спастись. А охотник — чтобы убить.
Солдатам нужно много патронов. Ящики патронов. Вагоны, эшелоны патронов. А еще им нужно много пушек и снарядов, потому что пушки стреляют дальше и громче и должны лучше отпугивать врагов.
А охотники — люди чрезвычайно экономные. У них в лесах нет ни оружейных заводов, ни пороховых фабрик. Поэтому они научились стрелять без промаха.
Когда майор
И уж конечно, они просто засияли от счастья, когда выяснилось, что на первом занятии в их винтовках не будет патронов.
Они сидели за укрытием, поднимали маузер, наводили ствол на цель и давили на спуск. Затвор на себя, затвор от себя, давим на спуск… и так далее — до тех пор, пока уже не оставалось сил, чтобы просто поднять винтовку.
Если бы у майора был лишний ящик патронов, он бы иначе построил занятия. Потому что на самом деле с крестьянами нужно было отрабатывать не досыл затвора и не быстроту прицеливания. Нужно было научить их преодолевать естественный страх перед громким выстрелом.
Ведь они боялись собственных жен только потому, что те умели вовремя и громко прикрикнуть на них. Да, многие из учеников могли все делать правильно — наводить ствол в направлении противника, без рывка передвинуть затвор. Могли даже плавно давить на спуск. Но майор знал, что в самую последнюю секунду внутри каждого начинающего стрелка вдруг вспыхивает мысль: «Ох, сейчас и бабахнет…» И все. Тело деревенеет, плечи подтягиваются к ушам, руки-крюки, глаза не зажмурены, но все равно ничего не видят. И пуля уходит, куда захочет, а вовсе не в точку прицеливания. Отучить от такого страха можно только долгой и шумной практикой.
Но не было у него лишнего ящика патронов. И майор готовил стрелков к их единственному выстрелу, надеясь, что не все они попадают в обморок, и кто-то сможет выстрелить еще хотя бы раз.
— А зачем мы каждый раз поднимаем винтовку? — наконец спросил самый шустрый из крестьян, Мигель. — Ведь в ней будет пять патронов, так? Я могу дернуть за эту железяку одним пальцем, а винтовка будет смотреть на цель.
— Это тебе не железяка, а рукоятка затвора, — сурово поправил Кардосо. — И давить на нее надо не пальцем, а ладонью. И чтобы удерживать винтовку в одном положении при стрельбе, надо научиться правильному хвату. Иначе пользы от твоего выстрела примерно столько же, сколько от старого ведра, если по нему ударить палкой.
— Да какая вообще от нас польза, — уныло протянул сосед Мигеля. — Только разозлим их своей стрельбой.
— А больше от вас ничего и не требуется, — твердо сказал Кардосо. — Ваша задача — как следует разозлить врага, чтобы у него дыхание сперло от злости. Тот, кто злится, не может выиграть в перестрелке.
— Как же так, дон Диего? — спросил Мигель. — Вы столько раз стреляли в людей. Неужели вы никогда на них не злились?
— Только в юности, — сказал майор. — От злости в глазах темнеет, трудно прицеливаться. И вы, когда будете стрелять, думайте только о том, что надо плавно давить на спуск. А вовсе не о том, какие плохие люди эти солдаты или что-нибудь еще.
Он вовремя остановился. Потому что с языка уже была готова сорваться фраза: «Не думайте о том, что будет, если
Солдаты, в отличие от его учеников, имели возможность и время пройти долгую и шумную практику. Они давно уже не пугаются грохота собственных выстрелов. Есть звуки и пострашнее, например вкрадчивый шелест чужих пуль. Но и он не заставит их в панике забиться в укрытие.
Мирный пеон даже с оружием в руках остается мирным пеоном, который с малолетства привык покоряться силе. Несколько занятий на огневом рубеже не излечат от болезни, привитой этим людям годами покорного рабства.
Однако майор не унывал. Более того, он чувствовал необычайный душевный подъем. Наконец-то ему удалось заняться делом, которое он считал своим предназначением. И теперь он молил Бога только об одном — чтобы Тот дал ему побольше времени для занятий.
На следующий день он перешел к упражнениям в стрельбе. Выделил по пять патронов на каждого из двенадцати учеников, отобранных после первого дня. Конечно, от них трудно было ожидать больших успехов. Даже самые способные никак не могли совмещать на линии взгляда мушку и мишень. Они видели либо то, либо другое. Кардосо понимал, что им все равно не придется стрелять белку в глаз или одним выстрелом валить бизона. Достаточно и того, что крестьянин сможет перезарядить свой «маузер» и произвести хотя бы несколько выстрелов в направлении противника.
Но вот Мигелю было не все равно. Ему хотелось не просто стрелять, а бить точно, осмысленно, наверняка. В этом майору виделось проявление крестьянской основательности. Но он ничем не мог помочь своему лучшему ученику.
— Не смотри на мишень, — говорил он ему снова и снова. — Смотри на мушку и держи ее в прорези прицела. А мишень пусть кажется тебе каким-то бесформенным пятнышком. Не смотри на мишень.
— Как же я могу не смотреть на мишень? — недоумевал Мигель. — Хорошо, что мы сейчас стреляем по камням. А когда придется стрелять по солдатам? Они же будут двигаться, будут стрелять. Как же не смотреть на них?
— Амиго, «смотреть» и «целиться» — это разные вещи, согласен? Ты сначала смотришь на какую-то штуку. Потом решаешь, что в эту штуку надо засадить пулю. И тогда начинаешь целиться. Смотреть при этом на нее не надо. Смотришь ты только на мушку в прорези прицела.
— А если эта штука убежит, пока я смотрю на мушку? — спросил Мигель, и Кардосо понял, что такое крестьянская простота. Это Убежденность Во Всеобщей Подлости. Дождь идет только во время уборки урожая, а в засуху его не дождешься. Дым от костра тянется только в направлении твоих глаз, где бы ты ни сидел. И ветер всегда бывает только встречным. И даже мишень, неподвижная кучка камней, остается неподвижной только в том случае, если ты не сводишь с нее пристального взгляда. А чуть отвернешься — и нет ее!
И тогда майор Кардосо отбросил весь свой опыт и стал учить крестьян так, как учил бы собственного ребенка. Да они и были, в принципе, сущие дети. А он был для них отцом. Отцом, который вернулся в семью после долгой отлучки…
Он подсел к лежащему на рубеже Мигелю и, слегка поправив его хватку, сказал:
— Вдави приклад поплотнее. Еще плотнее. Пусть винтовка врастет в твое плечо. Вот так. Пусть в ней начнет стучать твое сердце.
— Уже стучит, — удивленно сказал Мигель. — Я слышу рукой, как оно отдается вот здесь,