Задержать на рассвете
Шрифт:
— А если обыск у Сочневой и ее допрос ничего не дадут? — спросил Гаршин.
Данилов строго посмотрел на своего заместителя. Теперь он уже вовсе не напоминал Гаршину того полного, сознающего свою силу человека, который мог дома с самым непосредственным радушием, гостеприимно встречать гостей, а ночью, где-нибудь в лесу, у костра, не считаясь с положением, званием и комплекцией, охотно отправляться за хворостом и первому браться натягивать палатки.
За последние несколько месяцев Данилов приобретал иные черты: становился суше, злее и сдержаннее. Теперь Гаршин
— Я лично против того, чтобы задерживать Сочневу до того, как будут установлены соучастники, — сказал выступивший сразу же после Данилова эксперт. — Мы имеем дело с очень серьезной группой. Никто из этой группы не должен уйти… Пусть мы потеряем время, но зато возьмем всех.
Кравченко предложил включить в оперативную группу, которая должна будет выехать вслед за Сочневой в Москву, кого-нибудь из женщин, например, старшего лейтенанта Заварзину…
Данилов внимательно слушал объяснения, склонив голову так, что массивный подбородок закрыл узел галстука, а плечи круто и мощно поднялись. Он был достаточно опытным оперативным работником, Данилов, и он понял уже, что план Гаршина сулит больше, чем его собственный. Пожалуй, это был даже единственно правильный план. И полковник готов был примириться с тем, что заместитель предложил более верное решение.
Но Данилов еще продолжал некоторое время сопротивляться, потому что план Гаршина оставался чуждым и враждебным ему именно своей выверенной по линейке правильностью, безукоризненным, почти математическим расчетом. Дело, таким образом, было не в авторстве Гаршина, а в принципиальном неприятии Даниловым мер, обещавших успех не сегодня, не завтра, а в отдаленном будущем. И пусть это был гарантированный успех, все равно…
Глава 17. Командировка
— Алевтина Ивановна! — строго сказала на пятиминутке главный врач диспансера. — Командировка!
В прошлом военврач второго ранга, она привыкла к точным и лаконичным формулировкам: «обследование», «культпоход», «вызов».
— Вы будете сопровождать больную в научно-исследовательский институт, в Москву!
— Да? И когда надо выезжать? — спокойно спросила Сочнева.
— Завтра-послезавтра.
— Везет! — шепнул кто-то за спиной Алевтины Ивановны. — Второй раз в Москву едет!
После пятиминутки Сочнева подошла к главному. Лицо ее было озабоченным.
— Маргарита Михайловна! Если уж я все равно еду, то нельзя ли мне взять в счет отпуска дней десять? А то я и в прошлом году отдыхала осенью и нынче. В майские праздники, как вы знаете, дежурила: хотела подработать. Я бы из Москвы к родне в Тулу заехала.
— Надо посоветоваться. Ведь на кого-то надо возложить ваши обязанности, — главврач с треском раскрыла новую пачку сигарет. — Я дам вам ответ позже.
К концу рабочего дня она сама позвонила Сочневой:
— Пишите заявление на семь дней.
— Спасибо,
— Вряд ли они будут…
— Обязательно будут! Это уж вы не волнуйтесь. И сигареты болгарские — «БТ» и «Трезор»? Я знаю ваш вкус.
— Можно и немецкие с фильтром…
— Ни к чему бы мне в Москву ехать. Там давка, все спешат, толкаются… Да что делать…
Однако домой в этот день Сочнева не шла, как обычно, а буквально летела по воздуху, и люди Гаршина, которые уже несколько дней незаметно провожали Сочневу из дома на работу и обратно, не замедлили сообщить своему начальнику о новом способе передвижения Сочневой по улицам.
— Очень хорошо! — ответил майор.
И все-таки, даже узнав о своем скором отъезде из Остромска, Сочнева не поспешила с кем-нибудь встретиться, не отправила никуда ни писем, ни телеграмм, не заказала междугородного разговора — словом, не совершила ни одного поступка, «запланированного» Гаршиным.
— Как бы ананасы да сигареты не оказались всей нашей московской поживой, — заметил Данилов, выслушав отчет заместителя, — соучастников пока что-то не густо.
Он сказал это без всякого злорадства: как человек увлекающийся, Данилов уже успел войти в предложенную Гаршиным «Большую игру» и теперь переживал за ее исход так же, как недавно переживал за то, чей план будет принят.
За полтора часа до отхода поезда Налегин, Кравченко и Заварзина сидели в кабинете майора возбужденные и лихорадочно веселые. С минуты на минуту должен был прийти Гаршин. Любая шутка, замечание, даже просто слово вызывали у них неудержимые приступы смеха. Даже обычно сдержанный Налегин хохотал почти до слез.
Наконец появился Гаршин. Он сразу понял, что происходит с тремя его подчиненными, собравшимися на первую в их жизни крупную, очень сложную и по-настоящему опасную операцию.
— Выпейте воды, — посоветовал он.
Они послушно пили из графина невкусную теплую воду и опять смеялись. Особенно Зина.
Старший лейтенант милиции Зинаида Ивановна. Заварзина, по современным понятиям о красоте, могла считаться весьма красивой — хрупкая, стройная, с длинными и тонкими ногами. Над головой у нее возвышался высокий тюрбан золотистых волос. Глаза были карие, узкие и приподнятые к вискам: мать Зины приехала в Остромск из-под Казани. В уголовном розыске Заварзина работала оперативным уполномоченным по делам несовершеннолетних.
— Ну, хватит. Внимание! — сказал Гаршин. — Итак, работники Московского уголовного розыска будут встречать вас в Москве на перроне у пятого вагона. Их связной — мужчина лет сорока, с желтым портфелем и развернутой газетой «Сельская жизнь». Ему даны ваши подробные приметы. Я сам с ним разговаривал. По дороге на глаза Сочневой ни в коем случае не показываться. Так… Ну-ка, старший группы, проверьте, что у вас находится с собой. Называйте мне.
— Санкция прокурора на арест Сочневой, на выемку почтово-телеграфной корреспонденции, деньги, — перечислил Налегин, — требования на проездные документы.