Загадать желание
Шрифт:
Рыжая лента в далеком небе…
– Выпусти! Пожалуйста, выпусти!
Пламя цеплялось за сухую траву, кольцо сужалось. Там, где лежала ящерица, остались только бесформенные комья, постепенно оплывающие в маслянисто-черную лужу, огненные языки танцевали на останках чудища.
«Ты должна умереть на месте. Как тот, кто первым привел тварей к кольцу».
Как Максим.
Змей несся над горящим лугом прямо на меня. В открытой пасти плескалось пламя.
– Нет! Не надо, пожалуйста!
Ноги подкосились, я упала, сжалась
Убьет. Убьет. Обещал ведь…
– Не надо, – шепотом, глотая слезы. – Пожалуйста, не надо.
И снова несколько долгих мгновений не дышать, ожидая, что вот-вот… И плакать от недолгого облегчения, пока Змей делает петлю, чтобы вернуться. Один раз, другой…
– Пожалуйста, – спина горела, в ушах гудело, и я уже не знала, когда летит Змей над огненным кругом, а когда дышит жаром пламя, подбираясь все ближе.
Пожалуйста, только быстрее. Только сразу. Сразу… Чтобы раз – и все. И ничего не почувствовать. И ничего не осталось. И…
Что-то сдавило плечи, приподнимая от земли. Ящерица? Или сам Всемил? Слез не было, и голоса, чтобы кричать. Я лишь съежилась, прячась от огня или от зубов черной твари – все равно… А потом поняла, кто это – рядом, и заплакала беззвучно, без слез.
Арис не пытался меня успокоить – молча обнимал, закрывая от обжигающего дыхания пламени.
Глава 8. Обруч Всемила
Голоса гудели, затихая до едва слышного шепота, прерываясь напряженной тишиной, вновь просыпались и спорили, спорили… Я лежала и смотрела, как колышутся на потолочных балках тени от деревьев.
Кто-то был рядом постоянно. Вот и сейчас – сидит у кровати. Но кто? Повернуть голову, посмотреть?
Форточка поскрипывает от ветра. Утренние события обрывками всплывают в памяти…
Темный дым над землей, серый пустырь с пропалинами, неподвижные силуэты стражей…
– Я перед тобой в долгу, – говорит Арис.
– Не спеши оказаться в должниках, – отвечает Всемил, и от его голоса хочется спрятаться…
Незнакомые люди у дороги. Встревоженное лицо Леона.
– Спрашивают, как она.
– Огненный оставил ей жизнь, – Горыныч злится. – Что еще надо?
– Говорят, ей нельзя к людям.
Знакомая комната. Прохладная постель.
– У нее рука сломана, – шепот Алины. – Я залечу. Только надо правильно сложить кости.
– С лошади упала, – бормочет Арис. – Сейчас, найду кого-нибудь…
– Ты не знаешь, что делаешь! – громкий, чужой голос.
И спокойный Горыныча:
– Знаю.
– Она снова поведет их к границе! Не сегодня, не завтра, но скоро!
– Знаю, – вздох. – Ты все сказал?
Тишина. Грохот. Хлопает дверь – и снова тишина. Теплая ладонь ложится на лоб, осторожно гладит по волосам.
– Женька…
День медленно катится к вечеру. От лучей заходящего солнца блики на потолке становятся золотыми, потом – огненно-алыми. Словно зарево пожара.
Закрываю глаза, чтобы не видеть. Так легче… И снова голоса сквозь сон:
– Может, похлебки принести? – это хозяйка. – Поела бы… Тогда молочка принесу свеженького. Проснется – попьет…
– Свечку, – говорит Арис. – Свечку принесите.
Ветер крепчает, шелест за окном становится громче. Под него так хорошо спать…
Я проснулась мгновенно – так и не поняла отчего. Черные тени на потолке метались в нервной пляске, спускаясь по стенам, подбираясь все ближе и ближе.
Договор.
Я смотрела, не в силах пошевелиться.
Наша, наша…
– Проснулась? – чей-то голос, потом шаги, скрип открывающейся двери: – Арис! Иди сюда, проснулась…
Сквозняк хлопнул форточкой, тени качнулись, прыгнули. Я дернулась, закрываясь руками, и когда меня схватили за запястья, закричала.
Вместо крика из горла вырвался сиплый кашель, стало нечем дышать.
– Женя, это я, слышишь? Все хорошо, все хорошо, не бойся…
Арис успокаивал меня, прижимая к себе, гладил по спине, пока я пыталась прокашляться. Потом приподнял за плечи, заглядывая в лицо. Почему-то он показался мне сердитым. Но я была так рада его видеть, что готова была выслушать любые упреки – только бы он не уходил.
Но Арис и не думал меня ругать.
– Горло болит? – спросил. – Позвать Алину?
Я покачала головой, и на всякий случай взяла его за руку. Небо за окном казалось черным. Живой огонек танцевал над толстой, медленно оплывающей свечкой в глиняной подставке, тени двигались по стенам и потолку, клубились чернотой по углам. Я старалась не смотреть на них и не сводила взгляда с неровных, ломаных линий на ладони Ариса.
– Прости, – собственный голос, едва слышный, осипший, я не узнала, и потому замолчала растерянно, забыв, что многое хотела объяснить – и про договор, и извиниться, что не сказала о нем раньше.
– Ничего, – отозвался Горыныч, – разберемся… Молоко будешь? Еще теплое.
Кувшин стоял на столе. Арис налил молоко в кружку и помогал, придерживал ее, пока я пила. Потом накинул мне одеяло на плечи и сидел рядом – молча, ни о чем не спрашивая. Говорить было больно, поэтому я тоже молчала. Ветви деревьев скреблись в распахнутые ставни, а над свечей, напуганное дыханием влетевшего в форточку ветра, дрожало пламя.
Утро лилось в окно – нестерпимо яркое, нещадно пекло глаза, заставляя морщиться, прятаться от безжалостного солнечного света. За плотно закрытой дверью спорили. Алина сидела на кровати – сжимала прохладными пальцами мою ладонь и прислушивалась к доносившимся из горницы голосам.