Загадать желание
Шрифт:
И вот теперь по этой самой тропке спускался темноволосый паренек в порванной, перепачканной одежде и волок за собой, ухватив за рога, огромную чудовищную голову, покрытую тускло поблескивающей черно-серой чешуей. Паренек уже качался от усталости, не поднимал взгляда от земли, и потому заметил преградивших ему дорогу ребят, только когда Ворша крикнул:
– Эй, ты! Далеко собрался?
Паренек остановился, обвел ватагу тяжелым взглядом.
– Он, кажись, совсем того, – пробормотал Панька.
– Да он и был такой, – усмехнулся Матвей. – Старуха Аквилина вечно всяких калек да недоумков подбирает.
Темноволосый стоял
– Интересно, а чего это его змей не сожрал? – шепотом удивился Панька.
– Может, они договорились? – так же тихо ответил ему Гришка, немного испуганный, но довольный, что неприятная игра в колдуна закончилась, и Матвей, по-видимому, нашел себе новое развлечение. – Этот же… помнишь, как к нему змеи сползались? И не укусили ни разу.
– Хорошо договорились, – хихикнул Ворша. – Он, верно, змею на ночь сказку рассказал, а потом, когда тот уснул, голову ему и отчекрыжил!
В ответ Матвей отвесил приятелю подзатыльник.
– Глупостей не мели! Как бы это он змею голову отчекрыжил! Небось, кишка тонка! – и обернулся к чужаку. – Ты! Отдавай голову!
Тот не двинулся с места.
– Не понимает, – шепотом объяснил Панька.
– Ну и леший с ним!
Матвей решительно шагнул вперед, но темноволосый паренек заступил ему дорогу, а когда сын старосты попробовал оттолкнуть его – ударил в плечо.
– Чего?
Матвей возмущенно обернулся к приятелям, и те поняли.
– Бей его! – взвизгнул Ворша.
Они бросились всем скопом, но чужак, едва державшийся на ногах, неожиданно стал отбиваться. В руке у него оказалось что-то острое – не нож, а какая-то мелочь, будто пряжка. И он отмахивался ею так яростно, что очень скоро у всех четверых нападавших руки и лица были исцарапаны, а одежда – изрезана. Но им все же удалось повалить своего противника, и уж тогда, притиснув его к земле, мальчишки ухватили его за руку и вытащили из окровавленных пальцев ту острую железку, которая и впрямь оказалась пряжкой – женской, круглой, с изображением улыбающегося солнца. Решив, что теперь защититься чужаку будет нечем, Панька с Гришкой неосторожно ослабили хватку.
Паренек стряхнул зазевавшихся противников и бросился на Матвея. Свалившись на землю, дерущиеся покатились кубарем и остановились лишь у самого края небольшого оврага. Панька, Гишка и Ворша кинулись на помощь своему предводителю.
Чужак отбивался яростно, но все слабее и слабее.
– Ну его! – Гришка оглянулся туда, где на тропинке лежала, скалясь длинными клыками, голова змея-людоеда. – Идемте-ка лучше добычу заберем.
Но его не услышали. И Матвей, и Панька, и Ворша, стремясь отомстить за невольный испуг, продолжали колошматить уже неподвижное тело ногами, пока один особенно сильный пинок не спихнул его в овраг.
Запыхавшиеся, разгоряченные дракой, исцарапанные и оборванные, мальчишки стояли на краю обрыва, вглядываясь в тень. Чужак лежал внизу, среди веток и преющих листьев, и не двигался.
– Как думаешь, он живой? – Гришка прищурился, пытаясь уловить хоть какое-то шевеление.
– Пойди и проверь, – буркнул Матвей. – Хочешь?
Спускаться, конечно, никто не стал. Вернулись к тропинке. Сын старосты, отдышавшись, ухватил змееву голову за рога, попытался поднять, но ничего не вышло – после драки не хватило сил. Пришлось волочь по земле.
– Что скажем? – вертелся Ворша. – Что дома-то скажем?
– Ясно что, – сопел Матвей.
Он уже предвкушал, как будут чествовать его – героя, принесшего голову ненавистного змея. И уже почти придумал на редкость складный и правдоподобный рассказ про то, как он сам, в одиночку, с чудищем дрался. Приятелям отводилась роль зрителей, но Матвей знал, что те не станут возмущаться или спорить, признавая за ним право сильного…
…тело казалось тяжелым, чужим и совершенно не хотело двигаться. Перед глазами торчали зеленые стрелки травы, на один из стебельков забралась какая-то серая букашка, покачалась на нем, как на качельке и, плюхнувшись на землю, поползла дальше по своим делам. Валька долго лежал, прижавшись лицом к душистой от влаги земле, и не чувствовал ничего. Совсем. А потом появился в груди горячий комок, который все рос, рос, и когда жгучая боль охватила тело, захлестнула сознание, Валька не смог терпеть и закричал.
Вместо крика из горла вырывался какой-то хрип, но Валька этого не замечал. Судорожно сжимал кулаки, комкая попавшие под пальцы листья, кричал вот так, беззвучно, пока боль не отступила перед усталостью и, сжавшись, снова затаилась жгучим комочком в груди, где-то возле самого сердца.
Он все так же лежал неподвижно на дне оврага, но зато вернулась способность размышлять.
Вопросы: «где я?» и «почему?» в голову больше не приходили. В них не было смысла. Валька уже знал, что не проснется. Что вот эта действительность, где он оказался – не кошмар, от которого может избавить назойливый луч утреннего солнца и трескучий голос будильника. Вопросами: «куда идти?» и «что делать?» тоже не задавался. Пока. Он знал, что надо идти куда-то и делать что-то, но еще не мог и не хотел. И тогда, наблюдая, как уже новая букашка ползет по все тому же зеленому стебельку, именно тогда Валька понял, что умер. Что того девятиклассника Вальки больше нет на свете. А есть кто-то другой, неприятный и незнакомый.
Этот кто-то неизвестно зачем целую ночь отпиливал голову издохшего чудища круглой пряжкой, оставшейся от наряда змеевой невесты. От змеева ужина. Острая пряжка изрезала ладонь, и кровь из царапин смешивалась с темной змеевой кровью.
Этот кто-то обыскивал на рассвете пещеру, пытаясь найти хоть что-то полезное среди костей и досадуя, что змей ни разу не притащил на обед кого-нибудь, вооруженного хотя бы ножом – оружие бы сейчас пригодилось. Или кого-то из богатеев, чтобы можно было разжиться золотой безделушкой и хорошей обувью – продать после. Хотя обувь, придись она по размеру, оставил бы себе.
Этот кто-то заново учился говорить, учился радоваться чему-то, кроме удовлетворенного голода.
«Здесь у тебя будет другое имя, – нашептывал старый змей тому, кто был тогда еще Валькой из „9-Б“. – Сказать, какое?»
Валька отказывался слушать. Он еще хотел остаться собой, хотел вернуться обратно, домой, и забыть все случившееся, как дурной сон.
Но теперь Вальки не было. И через много-много дней, когда мрачный темноволосый парень с тяжелым взглядом нанимался на работу к скорняку на окраине Вереша, на вопрос: «Как тебя зовут?» – он, не задумываясь, ответил: