Загадай число
Шрифт:
— Мне так кажется.
— Но за каким хреном?
— Смотри, как мы на это реагируем.
— В смысле?
— Преступник уделил полиции столько же внимания, сколько Марку Меллери. Ты не задумывался, что неувязки в картине убийства — это часть игры, в которую он с нами играет?
— Не задумывался. По-моему, это притянуто за уши.
Гурни подавил желание поспорить с ним и вместо того сказал:
— Как я понимаю, капитан Род все еще считает, что убийца — кто-то из гостей?
— Да.
— Ты с ним солидарен?
— В плане того, что тут все психи? Абсолютно. А насчет того, что кто-то из них убийца… ну, может быть.
— А может быть, и нет?
— Не знаю. Только не говори Родригесу, что я сомневаюсь.
— Кого он подозревает первым делом?
— Он подозревает всех наркоманов. Вчера он кричал, что этот институт духовного обновления — просто дурка для обдолбанных богачей, где никто за ними не присматривает.
— Не вижу связи.
— Между чем и чем?
— Какое отношение имеют наркотики к убийству Марка Меллери?
Хардвик сделал последнюю задумчивую затяжку, затем бросил бычок в кусты. Гурни подумал, что так поступать на месте убийства не следовало бы, даже после того как его прочесали вдоль и поперек, но за годы совместной работы он привык к такому поведению Хардвика. Поэтому его также не удивило, когда Хардвик подошел к кустам и растоптал тлеющий бычок ботинком. Это был ритуал, помогавший ему сообразить, что нужно сказать или чего не говорить. Когда бычок погас и погрузился на несколько сантиметров в землю, Хардвик наконец заговорил:
— С убийством это вряд ли как-то связано, зато имеет прямое отношение к Родригесу.
— Можешь рассказать больше?
— У него дочка в Грейстоуне.
— Это психбольница в Нью-Джерси?
— Ну да. Девка натурально сторчалась. Клубные наркотики, метамфетамин, крэк. Мозги замкнуло, и она попыталась убить свою мать. Родригес теперь считает, что каждый нарк виноват в том, что с ней такое приключилось. Он не способен мыслить рационально, когда слышит о наркотиках.
— То есть он считает, что Меллери тоже убил нарк.
— Он хочет, чтобы так оказалось, а значит, считает, что так и есть.
Одинокий порыв влажного ветра пронесся по террасе со стороны заснеженного газона. Гурни поежился и засунул руки в карманы куртки.
— Я-то думал, он просто выделывался перед Клайном.
— Не без этого. Он, конечно, придурок, но для придурка он очень непрост. У него диктаторские замашки, мания контроля и куча амбиций. Он страшно неуверен в себе. Одержим идеей, что всех нарков надо наказать. Ты ему, кстати, тоже не нравишься.
— По какой-то определенной причине?
— Он не любит отступлений от стандартной процедуры расследования. И умных людей вообще не любит. А заодно всех, кто общается с Клайном
— Не лучший выбор главы расследования.
— Обычное дело в нашей работе. Но тут надо сказать, что человек может быть долбанутым на всю голову, но это не значит, что он всегда не прав как профессионал.
Гурни задумался над этим замечанием, помолчал, а затем сменил тему:
— Если в центре внимания гости института, значит ли это, что в других направлениях работа не идет?
— Вроде чего?
— Я предлагал поговорить с людьми в окрестностях. Проверить мотели, гостиницы, пансионы…
— Мы все проверяем! — обиженно воскликнул Хардвик. — Людей здесь живет немного, домов двенадцать по пути от деревни до института. Их опросили еще в первые сутки, это ничего не дало. Никто ничего не слышал, ничего не видел и ничего не мог вспомнить. Никаких посторонних людей, звуков, машин в неурочное время, все было как обычно. Паре человек показалось, что где-то воет койот. Еще паре почудилось, что кричит сова.
— Во сколько это было?
— Что?
— Крик совы.
— Я без понятия, потому что люди сами без понятия. «Посреди ночи» — ничего конкретнее.
— А что насчет приезжих?
— Каких приезжих?
— В гостиницах и домах вокруг были какие-нибудь приезжие?
— За деревней есть всего один мотель, жуткая дырища, там охотники останавливаются. Он в тот вечер был пуст. В радиусе пяти километров еще два пансиона. В одном из них зимой не принимают постояльцев, а в другом, если я правильно помню, в ночь убийства была зарезервирована одна комната, там остановились какой-то орнитолог с матерью.
— Что здесь делать орнитологу в ноябре?
— Мне тоже это показалось странным, так что я исследовал вопрос в интернете. Оказывается, завзятые орнитологи как раз любят зиму — листва не мешает наблюдению, видимость лучше, куча фазанов, сов, куропаток, все такое.
— Вы говорили с этими людьми?
— Блатт поговорил с хозяевами дома по телефону. Парочка пидоров с дурацкими фамилиями, ничего полезного не рассказали.
— Дурацкие фамилии, говоришь?
— Ну да, один был Плюх или что-то в этом роде.
— Плюх?
— Нет, подожди, все-таки Плюк. Поль Плюк. Повезло ему, а?
— А с орнитологами кто-нибудь поговорил?
— По-моему, они уехали еще до того, как Блатт позвонил.
— И никто не пытался их найти?
— О господи! Ну толку-то от них? Хочешь съездить поговорить с этими Плюхами — ради бога. Их хозяйство называется «Рододендрон», это в двух с половиной километрах под гору от института. У меня, знаешь ли, человеческий ресурс ограничен, и я не могу гоняться за каждым теплокровным существом в Пионе.