Загадка с девятью ответами
Шрифт:
Скажите, инспектор, если бы эти предложения попались вам по отдельности, разве пришло бы вам в голову, что в них описывается план убийства? "Так не может продолжаться". Учитывая то, как вела себя миссис Силвердейл, не слишком удивительно встретить подобную фразу в письме, обращенном к любимой девушке. "Наш последний план представляется мне наиболее разумным". Они могли планировать, например, небольшую совместную поездку. "И теперь, скорее всего, он сам поймет, как легкомысленно моя жена играет с ним". И так далее. – Да, все это вполне убедительно,- вмешался инспектор,- но как насчет слова "гиосцин"? Не совсем обычное слово для любовных посланий.
– Вспомните, мисс Дипкар
– Я начинаю понимать, к чему вы клоните, сэр. Вы считаете, что этот документ составлен из отдельных фрагментов, вырезанных из разных писем, наклеенных на бумагу и в таком виде сфотографированных?
– Я полагаю, это возможно, инспектор. И это предположение прекрасно согласуется с фактами. Перед нами набор фраз, невинных по отдельности, но в совокупности образующих весьма подозрительный текст. Если этот документ собран из множества кусочков, то для его создания действительно было необходимо несколько писем. Господин Судья отобрал их во время обыска, учиненного им в доме мисс Дипкар. Подбирая фрагменты для своей мозаики, он порой вырезал и слова, в оригинале стоящие в конце предложения. Когда же он принялся составлять новые предложения, пробелы, которыми оканчиваются строки, переместились в середину строки. Это в первую очередь привлекло мое внимание. Представьте, к примеру, что в подлинном письме была фраза "И теперь, скорее всего, он сам поймет, как легкомысленно моя жена играет с ним", и словами "скорее всего" кончалась строка. Потому-то буквы и стоят в нем так тесно. Но в процессе реконструкции "скорее всего" попало в другое место. В результате вышло, что слово в середине строки почему-то написано убористо, тогда как рядом с ним вполне достаточно свободного места. То же относится и ко всем остальным словам, которые вам самому удалось отыскать. Все они изначально располагались в концах строк, а в поддельном письме оказались в середине.
– Все это звучит весьма правдоподобно, сэр. Но в вашем изложении все что угодно может показаться правдоподобным. Вы ведь не дурачите меня, а?подозрительно спросил инспектор.- К тому же на фотографии не видно, что бумагу резали.
– Посмотрите на эти снимки. Лишь один из них представляет собой увеличенную копию целой фразы: "Так не может продолжаться". Эта фраза была вырезана из оригинала целиком, и господин Судья именно с нее снял увеличенную копию с целью продемонстрировать нам, что бумага цела. Разумеется, она цела, раз эта фраза не составлена из отдельных кусочков! Что же касается микрофотокопий, то они представляют собой изображения лишь маленьких фрагментов слов и разрезы на них не видны. А делая общий снимок текста, господин Судья даже не пытался показать на нем мелкие детали. Он сложил кусочки в нужном порядке, приклеил к листку настоящей почтовой бумаги, замазал стыки китайскими белилами и сфотографировал все это, применяя такую фотопластинку, на которой не должна была отразиться небольшая разница между оттенками белил и бумаги. Всем художникам известно: если рисуешь черно-белую иллюстрацию для книги, можешь сколько угодно замазывать огрехи китайскими белилами – на репродукции этого не будет заметно.
Флэмборо жестом дал понять, что сэру Клинтону все-таки удалось убедить его.
– И вы полагаете, что именно поэтому господин Судья не прислал нам оригинала?
– Я убежден, что никакого оригинала у него и не было, инспектор. Как же в таком случае он мог нам его прислать?
Флэмборо, решив не продолжать дискуссию, обратился к новой теме:
– Господин Судья, очевидно, входит в число людей, способных пойти на все, лишь бы отомстить врагу. А врагом этим едва ли мог быть Хассендин, судя по тому, что нам известно о его характере.
Сэр Клинтон, однако, не стал комментировать это
– Господин Судья – человек весьма одаренный, хотя и совершает па каждом шагу ошибки – вот как сейчас.
– Вы, кажется, упомянули, что догадываетесь о том, кто скрывается за этим псевдонимом, сэр?- с просительной интонацией проговорил Флэмборо.
Но сэр Клинтон, похоже, вовсе не горел желанием делиться своими секретами. Прежде чем ответить, он на мгновение задержал на лице инспектора лукавый взгляд.
– Я укажу вам на некоторые факты, которые, на мой взгляд, кое-что говорят о личности господина Судьи. И тогда вы будете знать ровно столько, сколько и я. Прежде всего, сопоставив время выхода утренних газет с тем моментом, когда телеграмма господина Судьи была, вместе с остальной почтой, извлечена из ящика, вы, полагаю, поймете, что о событиях того трагического вечера он узнал не от репортеров. Даже сообщение о происшествии в Иви-Лодже было опубликовано уже после того, как он отправил свое послание.
– Верно, сэр,- согласился Флэмборо. По его тону было ясно, что он ожидал куда более значительной подсказки.
– Следовательно, господин Судья получил сведения о происшествии в летнем домике напрямую. Либо он был там в момент преступления, либо один из свидетелей немедленно рассказал ему о трагедии.
– Согласен,- кивнул инспектор.
– Вслед за этим в газетах появляется упоминание о гиосцине, и он – или она?- понимает, что гиосцин стоит в центре всего преступления. И мы с вами тут же получаем зашифрованное послание, где нам указывают на необходимость без того очевидную, наведаться в Крофт-Торнтонский институт.
По лицу инспектора было заметно, что это перечисление хорошо известных событий ему наскучило.
– Вспомните также о почерке на шифрованных объявлениях – прекрасно подделанном почерке миссис Силвердейл.
– Да-да!- проговорил инспектор, пытаясь дать шефу понять, что столь подробные пояснения излишни.
– Весьма важен также и тот факт, что господин Судья смог так удачно выбрать время для своего визита в дом мисс Дипкар.
– То есть что он явился в дом, когда самой мисс Дипкар там не было, сэр?
– Именно. Предусмотрительность господина Судьи, проявляющаяся во всех его поступках, поистине восхищает меня. Но, если как следует обдумать последнее происшествие, на ум приходит и еще одно заключение.
– Ну, сэр, если ваша догадка верна, господину Судье письма Силвердейла требовались для того, чтобы сделать вот эти фотокопии.
– Нет, я говорил о еще более очевидном выводе, инспектор. Неужели, основываясь на всех этих уликах, вы не можете составить представления о личности господина Судьи? Мне кажется, их достаточно, чтобы портрет получился практически точным.
– Этот человек должен быть прекрасно осведомлен о делах Силвердейла и его ближайшего окружения. А Крофт-Торитонский институт он знает лишь понаслышке. Вы ведь это хотели сказать, сэр?- проговорил инспектор, пристально вглядываясь в лицо шефа. Но оно хранило непроницаемое выражение.
Внезапно сэр Клинтон заговорил снова, прибавив к вышесказанному нечто совсем неожиданное:
– И последнее. Обрывок конверта, найденный мною в комнате миссис Силвердейл, был помечен двадцать пятым годом. На перстне-печатке, надетом на ее палец, стоит дата "15.11.25". А рядом с датой выгравирована буква "К".
Инспектор был явно обескуражен.
– Что-то не пойму, к чему вы ведете, сэр,- стыдливо признался он.- Мне никогда не приходило в голову сопоставить все эти детали. Да я, признаться, и сейчас не пойму, какое они имеют отношение к господину Судье.
Чистосердечное признание, однако, не облегчило его участи: сэр Клинтон явно не желал избавлять своего подчиненного от необходимости думать. Следующее его замечание лишь еще больше озадачило Флэмборо:
– Вам приходилось читать Свифта, инспектор?