Загадка «снежного человека». Современное состояние вопроса о реликтовых гоминоидах

Поршнев Борис Федорович

Правда, огромный биологический опыт Линнея к концу жизни несколько поколебал это представление о неизменяемости природы и он в осторожной форме уже стал высказывать предположение, что, может быть, все виды каждого рода разветвились из первоначального единого вида, а некоторые новые виды образовались путем скрещения прежних. Это отступление от метафизического представления о неизменности видов, унаследованного от средневекового понимания природы, было знаменательным шагом, но все же для «Системы природы» Линнея, выдержавшей при его жизни 12 изданий, каждый раз перерабатывавшихся, осталось характерным другое: виды животных и растений в его глазах стоят не друг после друга, а рядом друг с другом. Обоснованием классификационных групп

служит сходство. Вот почему для Линнея было очень важно расположить человека среди возможно более сходных с ним видов. Иными словами, материалистическая тенденция здесь проявилась не в идее происхождения человека от обезьяны через промежуточные эволюционные формы, а в выделении таких разновидностей и видов, которые как бы перекидывают классификационный мостик между человеком и обезьяной.

Именно поэтому Линней выделил в особую разновидность Homo ferus, т. е. детей, воспитанных животными вне человеческого общества и утративших, как он полагал, некоторые видовые человеческие признаки. Но это еще далеко не могло бы сцементировать дерзкого включения человека в систему классификации животных. И вот Линней, по-своему будучи логичным, находит возможным составить род «Человек» (Homo) из двух видов: «Человек разумный» (Homo sapiens) и «Человек пещерный» (Homo troglodytes), он же «человек ночной», «сатир» и т. п.

Впоследствии выяснилось, что к описанию вида «ночной человек» Линней привлек немало и таких данных, которые в действительности относятся к человекообразным обезьянам, а также и к мифологическим существам. Когда человекообразные обезьяны были открыты и изучены, зоологи отбросили эту как будто опустевшую графу линнеевской классификации, они лишь применили употреблявшиеся тут термины troglodytes – к шимпанзе, satyrus – к орангутану. Отмерла понемногу и теоретическая потребность в таком связующем звене, поскольку были найдены другие, ископаемые.

Но неужели чутье натуралиста полностью обмануло Линнея в этом случае? Чем больше мы вчитываемся в его данные, тем яснее ощущаем, что из описания «Homo troglodytes» не все без остатка разнесено зоологами по другим рубрикам. Несомненно также, что уверенность Линнея базировалась на большем числе сведений, чем он процитировал. Приведем хотя бы одно соображение. В своей характеристике «ночного человека» Линней не ссылается на использованное выше описание, сделанное за 70 лет до него Кирхером. Это кажется поразительным, принимая во внимание не только огромную эрудицию Линнея, привлечение им в данном вопросе и второстепенных авторов, но и то, что Линней работал и опубликовал «Систему природы» в Голландии, где была напечатана и книга Кирхера о путешествии в Китай. Линней просто не мог бы не знать из нее глав о флоре и фауне. Разгадка, может быть, кроется в том, что протестант Линней предпочел прямо не ссылаться на членов ордена иезуитов, какими были Атанасиус Кирхер или Генрих Рот. Но некоторые сходные места, например, параллельные рассуждения о детях, выращенных животными, позволяют утверждать, что Линней, конечно, знал книгу Кирхера.

У зоологов существует незыблемый обычай: новому открытому виду дается то латинское наименование, которое было предложено первым, все равно, удачно ли оно указывает видовой признак, или даже вовсе ошибочно; вполне достаточно, если при этом была сделана хотя бы попытка дать описание. В крайнем случае может быть изменено первое слово, т. е. родовое имя. Пока указанным условиям вполне отвечает попытка Линнея, подводящая черту под древними неясными знаниями о «снежном человеке». Отсюда начинается уже история науки.

Хотя идея Линнея и была надолго забыта, данному виду, очевидно, может быть присвоено научное зоологическое наименование Homo troglodytes Linnaeus.

Если же искать нового описательного названия, наиболее подходящим было бы, как увидим ниже, Homo (или Pithecanthropos) alalus velus.

Глава 3

Успехи

и поражения отечественных ученых

Наука делает только те открытия, до которых она дозрела. Замечательный русский путешественник по Центральной Азии Н.М. Пржевальский был вполне на уровне зоологии своего времени. Он совершил в 70–80 гг. XIX в. множество замечательных открытий, в том числе и в области зоологии. Но вспомним, что в то время крупнейшие авторитеты признавали неандертальские черепа принадлежащими патологическим современным субъектам, яванский питекантроп еще не был найден. С другой стороны, вспомним, что горный горилла был открыт только в 1901 г. Науки о происхождении человека в сущности еще не было. Даже теория Дарвина в целом едва только начала распространяться. В этих условиях станет понятным, что Н.М. Пржевальский, хотя, судя по некоторым данным, был у порога открытия «снежного человека», все же не сделал этого открытия.

Изучение печатного и архивного наследства Пржевальского позволяет допустить, что во время своих путешествий по Центральной Азии он располагал некоторым комплексом сведений о «диком человеке», которые он сам однако не счел отвечающими реальности, настойчиво подыскивая им всякие, с его точки зрения более реалистические истолкования.

Таковы, прежде всего, полученные во время первого центрально-азиатского путешествия в 1872 г. в китайской провинции Ганьсу сведения об обитании в горах Нан-шань «хун-гурэсу» (человеко-зверя).

Вот отрывок из книги об этом первом путешествии – «Монголия и страна тангутов». «Еще ранее прихода нашего в Ганьсу мы слышали от монголов о каком-то необыкновенном звере, который водится в названной провинции и называется хун-гуресу, то есть «человек-зверь». Рассказчики уверяли нас, что это животное имеет плоское совершенно человеческое лицо и ходит большей частью на двух ногах; тело у него покрыто густой черной шерстью, и лапы вооружены огромными когтями. Сила зверя страшная; на него не только не решаются нападать охотники, но даже жители укочевывают из тех мест, где появляется хун-гуресу.

Подобные рассказы мы услышали и в самой Ганьсу от тангутов, которые единогласно уверяли, что вышеописанный зверь водится в их горах, хотя и очень редок. На наш вопрос: не медведь ли это? рассказчики отрицательно трясли головой, говоря, что медведя они знают хорошо.

Придя летом в 1872 г. в горы Ганьсу, мы объявили награду в 5 лан тому, что укажет нам местопребывание легендарного хун-гуресу. Однако с подобным известием никто не являлся; только тангут, временно находившийся при нас, сообщил, что хун-гуресу постоянно живут в скалах горы Гаджур, куда мы отправились в начале августа. Но в заповедных скалах мы не нашли удивительного зверя и уже отчаивались когда-либо увидеть его, как вдруг я узнал, что в небольшой кумирне, верстах в 15 от Чертынтона, находится шкура хун-гуресу. Через несколько дней я отправился в эту кумирню и, сделав ее настоятелю подарок, просил показать мне редкую шкуру. Просьба моя была исполнена, но, увы вместо чудовища я увидел набитую соломой шкуру небольшого медведя. Все рассказы о хун-гуресу теперь стали басней, да и сами рассказчики, после моего уверения, что это медведь, начали говорить, что хун-гуресу не показывается людям, но охотники иногда видят только его следы.

Медведь, шкура которого была мне показана, имел в стоячем положении 4,5 фута (1,37 м) вышины. Морда была вытянутая, голова и вся передняя часть тела грязно-белого цвета, зад темнее, а ноги почти черные… К сожалению, я не мог сделать более подробных измерений и описаний, чтобы не возбудить подозрения (?).

Весной следующего года нам привелось увидеть такого же медведя и на воле…

По словам монголов, эти медведи в значительном числе обитают в тибетских хребтах Бурхан-Будда и Шуга, живут они здесь в скалах, но летом выходят на равнины и являются даже на берега Мурусу» (ИМ, I, № 3.).