Загадка старой колокольни

Дрофань Анатолий Павлович

Мы попробовали нажать на них плечами, Круть — передними лапами. Но они даже не пошевельнулись. Вот это да!

Мы стояли ошеломлённые, растерянные. Это хорошо, что удалось сфотографировать надписи на корпусе часов, это чудесно, что мы можем послать нашему другу в Дрезден фото, но как нам быть сейчас?..

В эту минуту внизу раздался писк. Круть заворчал и попятился к моим ногам. Признаться, мне стало страшно.

— Давай будем стучать, — шепчу я Лёнчику.

— Давай, — согласился он. Постучали.

Но

то ли двери были такими толстыми, что сквозь них не проникали звуки, то ли они очень плотно были пригнаны, только стук у нас вышел совсем глухой, слабый. Несколько минут ждали, авось кто-нибудь откликнется снаружи. Но напрасно.

Мы постучали сильнее.

И снова бесполезно!

— Постой, — сказал Лёнчик, — если нас поймает сторож, не оберёшься лиха! Было бы гораздо лучше, если бы мы сами так же незаметно исчезли, как и сюда вломились.

— Что же ты предлагаешь? — спрашиваю.

— Переночевать здесь… А завтра утром, когда вновь двери откроют, мы и выскочим.

— Но откуда ты знаешь, что двери вновь откроют, ведь мы, вспомни, сколько ни наблюдали за колокольней, только однажды увидели, что их отомкнули.

— Если сегодня что-то надо было взять здесь, то почему бы и завтра нет?

— Эх, — вздохнул я, — если бы… Но где же нам ночевать?

— Как где? Полезли наверх, потому что здесь, внизу, и вправду страшно. Вон там кто-то пищит. Может, летучие мыши, а может, крысы… Или ещё кто-то… А там, наверху возле часов, и будем спать.

Я не знал, что делать.

Но в это самое время внизу не только опять раздался писк, а даже кто-то зашевелился. И тут я впервые по-настоящему оценил, что значит для человека фонарик. Вот был бы он, я включил свет, и сразу всё стало бы понятным… А так…

Круть снова заворчал, ещё плотнее, весь дрожа, прижался к моим ногам.

— Эх ты, — толкнул я его, — несчастный трусишка!.. Может, если бы не было пса у моих ног, я бы чувствовал себя лучше.

А так и у меня дрожь прошла по телу.

Тогда я ногою ударил в двери.

Ответа и на этот раз никакого.

Как ни горько мне было, но сейчас я был очень рад, что в жизни у меня есть друг и в трудное время он рядом со мной. Как мудро тогда Любовь Васильевна сказала: «А чтобы всё было наверняка, выделим ему в помощь Лёню, его друга».

Не могу представить: я — один. Даже не один, пусть и Круть жался бы к моим ногам. Ну что бы я делал? А так…

Лёнчик обнял меня за плечи, зашептал:

— Да, в конце концов, это же интересно, Жужу, переспать на колокольне. Ну скажи, кто в классе может похвалиться, что ночевал под самым что ни на есть небом? И в письме можно будет написать об этом. Помнишь, Вилли просил отдать письмо смелому, отчаянному мальчику. Жужу, разве мы не смелые? А?

От прикосновения Лёнчиковой тёплой руки, от его слов мне стало совсем не страшно.

Мы взялись за руки и снова побежали по ступенькам вверх.

— Ты, наверное, в звёздах разбираешься слабо, — говорил мой друг, — так я тебя научу немного…

Эти слова мне показались обидными.

— Ну почему же слабо… — запротестовал я.

— Ну, в таком случае скажи, где находится созвездие Волопас? Я догадывался, что Лёнчик начал этот разговор о звёздах только

ради того, чтобы развеять мой страх и растерянность. Но про созвездие Волопас я слышал впервые.

Лёнчик, вероятно, понял это и не стал ждать от меня ответа, быстро добавил:

— Вот увидишь, сколько я тебе нового расскажу.

— Хорошо, — согласился я.

Но когда мы поднялись ещё немного вверх, я вспомнил про маму и сказал:

— Лёнчик, а как же там дома? Как наши?

Лёнчик вздохнул:

— Ну что ж, немного поволнуются, но это всего одну ночь… А утром будем дома. И всё!

Я подумал: так-то оно так, но и одну ночь поволнуются…

— А если бы твоя мама, Лёнчик, — говорю ему, — пошла на завод и не вернулась вечером, смог бы ты уснуть?

— М-да… — И Лёнчик опять вздохнул. — Наверно, не уснул бы…

— Вот то-то же…

Но выбора у нас не было, и мы снова пошли вверх.

Когда поднялись наконец в ту круглую комнату, посреди которой стояли часы, уже совсем стемнело. На небе появились первые одинокие звёзды. На улицах и в домах уже светились огни. Два моста, переброшенные через реку и освещенные фонарями, стояли будто на беломраморных столбах.

Кругом было половодье света. Неоновые рекламы в городе то расцветали красными маками, то голубели лесными фиалками, то зеленели берёзовой листвой.

Город вновь был прекрасен.

Ах, как жаль, что я не имел штатива, а то можно было бы сделать вечернее фото!

Когда всё небо вызвездилось, Лёнчик начал экзаменовать меня по астрономии. Оказывается, он знал её, будто какой профессор. А я, хотя и горько в этом сознаться, был законченный неуч.

— Всё надо начинать, — поучал он, — с Большой Медведицы, или, как её ещё называют, Большого Воза. Видишь: четыре колеса и дышло немного кривое. Оно ещё похоже и на большой ковш — вот тебе четыре звезды, а ручка загнута вниз.

— Да что ты мне показываешь, — обиделся я. — Большую Медведицу даже в детском саду знают…

— Ты не торопись, — успокоил он меня с солидностью учёного. — Прежде чем учить новый материал, надо повторить уже известный. Так вот смотри: если ты мысленно проведёшь линию вот так, — он показал рукой, — от двух крайних звёзд Большой Медведицы, то обязательно наткнёшься на прекрасную Полярную звезду…

Мне очень не хотелось выглядеть каким-то недотёпой, и я вновь перебил его:

— И это известно в детском саду…