Загадка тайного послания
Шрифт:
Конечно же, она была уже внутри. Она сидела за дальним столиком, на ней, как всегда, была непривлекательная чёрная шляпка, платье, которое, даже он это знал, давно вышло из моды – что-то с рукавами с широкими пуфами. Она повернула голову и увидела его, он тут же почувствовал приступ жалости к ней: ножевой шрам сверху вниз на лице превратился в красную ленточку, которая, казалось, выпала из-под шляпки. Она ничего не могла и не пыталась скрывать; а, увидев его, она, казалось, ещё больше повернулась к нему левой
– Опоздал. Извините за опоздание. Не хотел прийти раньше времени.
– Я уже была здесь раньше времени.
– Подошёл сюда рано – и вы, наверное, уже были здесь.
Какой-то дурацкий разговор получался. Он знал, что им не начать с того места, где они расстались шесть месяцев назад – скупая и нелегко давшаяся, лишь частичная близость. В действительности оказалось ещё хуже, почти как в первый раз. Он присел, затем взял себе, по её настоянию чай и нечто похожее на съедобную булочку, положил её на стол, где она и осталась нетронутой, пока они там были. Он поблагодарил её за письма, рассказал про посылку, которую получил днём раньше.
Она почти не говорила. Ситуация становилась ужасной – долгие молчания, вопросы, на которые следовали односложные ответы. Все так обыденно и очевидно. Он спросил:
– Как ваша мама?
Ее мать фактически продала ее. Когда ей было семнадцать; муж был старше, груб и упрятал её в психушку, когда она взбунтовалась. Она улыбнулась одной стороной лица – той, что без шрама.
– За моей матерью присматривают.
Она посмотрела поверх чайной чашки, которой чертила на скатерти пересекающиеся круги.
– Она престарелая и, как вы уже знаете, алкоголичка. Я выносила это, сколько могла. Сейчас она в одном заведении с тремя такими же престарелыми дамами и сестрой, которая в таких случаях ухаживает за ними. Она поставила чашку на блюдце.
– Она умирает.
– Мне жаль.
– Мортон, не говорите таких слов! Я не могу сожалеть, с чего бы это вам?
– Мне жаль её, я не просто сожалею.
Он рассказал ей про Кэтрин Джонсон. Похоже. Её это мало интересовало. Её собственная жизнь была посвящена наставлению проституток, как им уйти с улицы, найти работу; и ей не приходилось иметь дело, как он полагал, с молодыми привлекательными девушками. Она и сама была проституткой, так и не став «хорошей проституткой». Он попытался вспомнить забавные истории за прошедшие месяцы, но они не вызвали интереса. Откуда-то из небытия она произнесла:
– Я скоро стану вполне состоятельной.
– Деньги?
– Дело улаживается.
Он вспомнил. Она судилась с колледжем Оксфорд за свою долю в недвижимости мужа, после того, как он изменил завещание, а потом застрелился. Разбирательство продолжается четырнадцать лет. Она сказала:
– Они пытались измотать меня, но я становилась всё дороже. Мне причитается
– Теперь вы можете не работать.
– Могу ли я? И что делать? Стать одной из женщин, которых я презираю? Уехать жить во Флоренцию? Она уставилась на чайную чашку, протёрла пальцем кольца, что «нарисовала». И, наконец, произнесла:
– Мне жаль, Мортон, что я такая неприятная. Она подняла глаза. – Вы, наверное, думали, что будет по-другому, да?
– Я думал? Она бесила его, когда была вот такой. – Да, я думал, что это будет несколько иначе.
– И я так думала. Я думала мы могли бы, – она встала. – Давайте пройдёмся.
Снаружи было по-прежнему светло, день в разгаре, но какого-то оттенка, который казался, угрожающим, жёлто-зелёным; воздух был душным, нехарактерным для позднего сентября. Он всё думал – чем же он всё испортил; не может быть, чтобы это всё она.
– Мне жаль, – сказал он.
Она взяла его под руку. Они повернули на Олдерсгейт и пошли к собору Святого Павла, затем повернули к развязке на остров Маленькая Британия. Он предложил поужинать вместе, но она ответила, что не может. Она никогда не объяснялась.
– А может, она просто не хочет. Он думал, что может ему удастся увезти её в «Кафе Ройял», ему нравилось это местечко, там он себя чувствовал уютно, она – вряд ли. Возможно из-за шрама, от скулы до подбородка, может, поэтому она «не может».
Будто читая его мысли, она произнесла:
– Вы видели шрам.
– Да, конечно.
– Врачи хотели сделать повторную операцию и как-то скрыть его. Не думаю, что они на самом деле собирались это делать.
– Ну, теперь у вас есть деньги.
– Дело не в них.
– Конечно же, нет. Но вы…
– Женщины шрамов боятся. Становится тяжело говорить с некоторыми из них. Они его видят и думают: «Это то, что и со мной может случиться, попадись такой мужчина», и они не хотят, чтобы им напоминали об этой стороне их жизни, и тогда они сторонятся меня. Мне бы хотелось продолжить лечение, мне бы надо сказать врачам – давайте, но я этого не делаю. Мне наплевать, что думают другие люди.
– Меньше всего из них, я ответил Мортон.
Она промедлила в нерешительности, сказав:
– Большинство мужчин…
– А, я? – перебил Мортон
– Вы всегда были исключением. Именно поэтому я… Она заколебалась, и он остановился, чтобы и она тоже остановилась, но она высвободила свою руку из его, и он понял, что момент он упустил.
– Таис…
– Пожалуйста, не надо…
– Таис, я хочу…
– Не говорите мне, что вы хотите!
Она отстранилась. Человек, проходящий мимо, вынужден был обогнуть ее и посмотрел на них рассерженно. Она не обратила на это внимания.