Загадка тринадцатой камеры
Шрифт:
«Ну что ж, записки на ткани не помогут ему выбраться на волю, это ясно», — сказал он себе, несколько успокоившись. Начальник спрятал в стол обрывок рубашки и решил ждать развития событий. «Если этот человек выберется из тринадцатой камеры, то я — черт побери! — я уйду в отставку».
На третий день своего заключения ММ открыто попытался подкупить охрану. Надзиратель принес ему обед и стоял, наклонясь, в ожидании у решетчатой двери, когда ММ заговорил с ним.
— Канализационные трубы ведут отсюда к реке, не так ли? — спросил он.
—
— Наверное, они очень узкие?
— Слишком узкие, чтобы вылезти через них наружу, если вы об этом, — усмехнулся надзиратель.
Молчание продолжалось, пока ММ не закончил есть. Потом он спросил:
— Вы ведь знаете, что я не преступник?
— Знаю.
— И что я имею полное право выйти на свободу, если попрошу об этом?
— Да.
— Что ж, я оказался здесь, считая, что сумею совершить побег, — сказал заключенный. Его сощуренные глазки испытующе глянули в лицо надзирателю. — Согласитесь ли вы принять финансовое вознаграждение, если поможете мне бежать?
Надзиратель, который оказался честным малым, поглядел на слабое, тщедушное тело профессора, на его огромную голову с шапкой желтых волос и почувствовал что-то вроде жалости.
— Я так думаю, тюрьмы вроде этой строились не для того, чтобы такие, как вы, могли из них бежать, — ответил он наконец.
— Но хотя бы узнайте, что я вам предлагаю в обмен на вашу помощь! — настаивал заключенный, почти умоляя.
— Нет, — коротко ответил надзиратель.
— Пятьсот долларов! — не отставал заключенный. — Я же не преступник.
— Нет, — повторил надзиратель.
— Тысяча!
— Нет, — снова ответил надзиратель и поспешил уйти, чтобы избежать дальнейшего искушения. Уходя, он обернулся: — Даже если бы вы дали мне десять тысяч долларов, я не смог бы вас освободить. Для этого вам нужно пройти через семь дверей, а у меня ключи всего от двух.
Все это он пересказал начальнику тюрьмы.
— План номер два провалился, — усмехнулся тот. — Сначала шифр, потом подкуп.
В шесть вечера, когда надзиратель снова подходил к тринадцатой камере, неся пищу для ММ, он вдруг остановился, привлеченный резким звуком. Несомненно, это был скрежет железа о железо. Как только он приблизился к двери, звук прекратился; тогда надзиратель, находившийся вне поля зрения заключенного, искусно воспроизвел звук шагов, словно бы удаляющихся от тринадцатой камеры. При этом он оставался на том же месте.
Через минуту размеренный звук возобновился, и надзиратель, бесшумно подкравшись на цыпочках к двери, заглянул сквозь решетку. ММ, стоя на кровати, трудился над прутьями узкого окошка. Судя по движениям его руки — вперед-назад — в ней был напильник.
Так же бесшумно надзиратель прокрался обратно, вызвал начальника, и вместе они на цыпочках вернулись к тринадцатой камере. Резкий звук все еще доносился оттуда. Начальник, прислушавшись для верности, внезапно возник в дверях.
— Ну? — произнес он, улыбаясь.
— Отдайте!
— Нет! — резко ответил ММ.
— Ну же, отдавайте, — настаивал тот. — Я не хотел бы снова вас обыскивать.
— Нет! — не сдавался заключенный.
— Что у вас там? Напильник?
ММ не ответил и, прищурившись посмотрел на начальника; выражение его лица было почти разочарованное. Почти, но не совсем.
— План номер три провалился так? — добродушно спросил начальник. В голосе его прозвучало что-то вроде сочувствия. — Плоховато, а?
Профессор не ответил.
— Обыщите его, — приказал начальник тюрьмы.
Надзиратель тщательно обыскал заключенного. В конце концов он обнаружил искусно спрятанную в поясе брюк стальную пластинку в виде полумесяца.
— Ага, — произнес начальник с довольной улыбкой, когда надзиратель подал ему найденный предмет. — Это от каблука.
Надзиратель продолжил поиски и в другом конце пояса нащупал такую же стальную пластинку. На краях ее остались следы — очевидно, следы трения о железные прутья. Начальник взглянул на профессора:
— Вы бы не смогли перепилить этим решетку!
— Смог бы, — твердо ответил ММ.
— За полгода — может быть, — добродушно усмехнулся начальник. Он медленно покачал головой, глядя в порозовевшее лицо заключенного. — Не пора ли прекращать?
— Я еще не начинал, — быстро ответил тот.
Камера была снова тщательно обыскана. Начальник и надзиратель внимательно обследовали ее, даже постель разворошили — ничего! Начальник тюрьмы вскарабкался на кровать и осмотрел прутья оконной решетки там, где арестант орудовал «напильником».
— Только придали им немного блеску! — рассмеявшись, сказал он заключенному, который стоял и уныло наблюдал за происходящим. Начальник схватил железные прутья своими сильными руками и попробовал потрясти их. Прутья неподвижно держались в твердом граните. Он проверил каждый прут в отдельности — все были в порядке. Наконец начальник слез с кровати.
— Сдавайтесь, профессор, — посоветовал он.
ММ отрицательно покачал головой, и начальник с надзирателем ушли.
Когда они скрылись в глубине коридора, профессор присел на краешек кровати и обхватил голову руками.
— Это безумие — пытаться сбежать отсюда! — заметил надзиратель.
— Конечно, никуда он не сбежит, — ответил начальник. — Но, однако же, он хитер! Хотел бы я знать, чем и как он писал свое послание!
На следующее утро, в четыре часа, жуткий, душераздирающий вопль огласил тюрьму. Он доносился со стороны центральных камер, и в нем звучали ужас, страдание и мучительный страх. Начальник тюрьмы, услыхав этот вопль, вызвал трех надзирателей и помчался с ними в длинный коридор, ведущий к тринадцатой камере.