Загадки истории. Византия
Шрифт:
Далеко не случайно в написанном в июне 1985 г. эссе «Путешествие в Стамбул» Иосиф Бродский, сравнивая СССР одновременно и с Византийской, и с Османской империями, риторически спрашивал: «Что же касается идей, то чем покойный Суслов или кто там теперь занимает его место – не Великий муфтий? Чем генсек не падишах или, лучше того, император? И кто, в конце концов, назначает Патриарха, как, впрочем, и Великого визиря, и муфтия, и халифа? И чем политбюро – не Великий Диван? И не один ли шаг – шах – от дивана до оттоманки?»
14 марта 1990 г. положение о руководящей роли КПСС было изъято из Конституции, а шестая статья изложена в новой редакции: «Коммунистическая партия Советского Союза, другие политические партии, а также профсоюзные, молодежные, иные общественные
В обязанности императорской власти соблюдать истинные божественные законы и выступать попечителем Церкви таилось серьезное ограничение. Если только Церковь и/или общество утверждались в мысли, что правящий василевс впадает в ересь или правит в ущерб «общему благу» общества или Церкви, то это сразу открывало возможность для критики ставшего тираном правителя, борьбы против него и даже его свержения. Подобную мысль об императорской власти высказал в начале Х в. патриарх Николай I Мистик: «Если василевс, по внушению диавола, издает приказ, противоречащий божественному закону, ему не следует подчиняться; надо считать, что безбожный приказ, исходящий от безбожного человека, не имеет никакой силы…». В Советском Союзе подобным образом диссиденты пытались бороться с действиями государства и партноменклатуры, обвиняя их, причем вполне справедливо, в отходе от постулатов марксизма-ленинизма, систематическом нарушении принципов, на основе которых должна была строиться вся государственная политика страны.
Византийский император, как видим, оказывался весьма стеснен в своем всевластии ограничениями выполнявшего роль государственной идеологии ортодоксального христианства, и следует думать, прекрасно осознавал пределы своей власти. Далеко не случайно уже упоминавшийся патриарх Антоний утверждал: «Тех только царей отвергают христиане, которые были еретиками, неистовствовали против церкви и вводили развращающие догматы, чуждые апостольского и отеческого учения».
Также император был скован по рукам и ногам традицией в еще в одной области своей повседневной жизнедеятельности – в сфере придворных ритуалов и церемоний. При всем величии власти василевса не было в государстве фигуры, более подверженной ритуальному контролю, чем император ромеев. Ежедневно василевсу необходимо было принимать участие в неимоверном количестве церемоний, отменить и даже изменить которые он был абсолютно не властен – всем распоряжались специальные чиновники, а точнее – надо всем довлела традиция, истинный властитель Византии. Ничем не ограниченный правитель оказывался в буквальном смысле рабом ритуала, практически превращаясь в увешанный драгоценными одеяниями манекен. Торжественные выходы, приемы, шествия и ритуалы, расписанные на круглый год и на каждый день, заполняли все время василевса, не давая ему буквально шага ступить самостоятельно без особых чиновников-распорядителей.
Поглощенный церемониальной рутиной всевластный правитель превращался в беспомощного ребенка, каждый шаг которого направляли и контролировали. В Византии даже были созданы по меньшей мере два специальных церемониальных трактата – «О церемониях византийского двора» Константина VII Багрянородного (945–959 гг.) в Х в. и «О чинах Константинопольского двора и должностях Великой Церкви» Псевдо-Кодина в XIV в. В них были подробно описаны правила церемоний коронации императора и его соправителей, свадьбы василевса и празднования дня ее очередной годовщины, дня рождения государя,
Каждой детали императорского гардероба приписывалось глубокое символическое значение, и василевсу приходилось неоднократно переодеваться в течение дня. Государь имел исключительное право на определенные цвета, прежде всего на пурпур. Пурпурной была обувь самодержца – кампагии (сапожки или сандалии), царская хламида – порфира, с особым отличительным знаком на спине в виде золотого ромба и т. д. Если их кто-то надевал самовольно, это расценивалось как претензия на престол и свидетельствовало о попытке узурпации власти. За это государственное преступление полагалась казнь. Арабский географ ІХ в. Ибн Хордадбех в «Книге путей и стран» отмечал, что даже наследник императора не имел права носить две пурпурных туфли одновременно – одна из них обязательно должна была оставаться черной: «Их царя называют басили. Его одежда из ал-фурфира (пурпура) – сорта шелка, в котором немного черного блеска. Одежды из ал-фурфира и красные туфли, кроме царя, не носит никто. Если кто-либо нарушает этот [запрет], его умерщвляют. Только тот, которого царь называет своим [наследником], одевает одну красную туфлю, а другую – черную».
Пурпур сопровождал императора во всем и помимо одежды. Специальными пурпурными чернилами, которыми было позволено пользоваться только ему, подписывал василевс документы. В каждом помещении дворца специально для императора были установлены специальные возвышения из порфира – так называемые роты в виде полукруглых плит. Они предназначались сугубо для императора, чтобы он мог всегда и везде возвышаться над подданными. Никто без специального дозволения государя не имел права становиться на эти возвышения, это разрешалось лишь в исключительных случаях для возглашения царю славословий. Наконец, лишь царя хоронили в порфировом саркофаге.
Вторым императорским цветом было золото – золотой была императорская печать, сияющие доспехи, парчовые одеяния, нашивки и накладки. Блеск драгоценного металла ассоциировался с величием, солнечным сиянием, божественным светом, сходным с нимбом святости на иконах вокруг головы святых. В сочетании с золотом и багряницей императорским считался и белый цвет – цвет непорочной чистоты, белоснежной туники и пресветлого лика василевса. В знак траура, в отличие от всех остальных жителей империи, император облачался в одежды белого, а не черного цвета.
Однако мрачным был в восприятии современников цвет пурпура «злосчастного царского одеяния», который свидетельствовал не только о безграничной власти, но и о жизни в блестящем рабстве. Император был настолько увешан – в буквальном смысле – символами своей власти, что едва выдерживал их физический вес. Тяжелая парадная одежда превращала все многосложные церемонии в сущий ад. Василевс Михаил V Калафат (1041–1042 гг.) чуть не упал в обморок во время коронации, не выдержав спертого душного воздуха в храме и тяжести пышных, усыпанных драгоценными каменьями императорских одежд и инсигний (регалий). Его едва привели в чувство, а само происшествие истолковали как дурной знак.
Феофилакт Симокатта, историк VII в., советовал василевсу: «Будучи любителем мудрости, считай, что эта порфира – дешевая тряпка, которой ты обернут, а драгоценные камни твоего венца ничем не отличаются от камешков, лежащих на берегу моря». И действительно, целый ряд императоских инсигний и церемоний призван был подчеркнуть бренность и преходящесть личности правителя перед лицом Господа: насколько великой и неоспоримой была сама идея божественного происхождения императорской власти, настолько же ничтожным был конкретный ее носитель.