Загадки Красного сфинкса
Шрифт:
– Жюссак? Придумал?
– Ну да, это вряд ли. Но вам-то что?
Я смотрел на Рошфора, такого красивого, такого ловкого, умного, верного, увидел, как бьется в его глазах вопрос – другой, не тот, который он задал – и ответил:
– Я не знаю, почему я. Я не знаю, почему не вы…
Глава 23. Милость его величества
К счастью моему и кота, мэтр Шико был у себя.
– Кто тут у нас?
Кот припал к куртке и вытаращился на медика, который бесцеремонно производил осмотр.
– На боку ожог, левая
– Спасибо, мэтр Шико! Не знаю, как вас и благодарить.
– Я знаю – перемоешь мне все пузырьки.
Зверь оказался терпеливым: не кусался, не царапался и не бился, пока мэтр Шико накладывал лубки и перевязывал ему бок. Рошфор предложил свою помощь, но держать кота особо не требовалось, и граф покинул лазарет.
Обмотанный поперек туловища несколькими слоями полотна, кот стал напоминать епископа в черной сутане, не хватало только пилеолуса. Я подобрал комочек корпии, расплющил в лепешку и положил коту на голову, прыснув – сходство стало полным.
– Какой ты еще мальчишка, Люсьен, – вздохнул медик. – А ведь тебе уже… сколько тебе лет, кстати?
– Двадцать три, пятого числа исполнилось.
– Я в двадцать три года был вторым хирургом при осаде Амьена, – мэтр Шико провел красной ладонью по коротко стриженным седым волосам и задумчиво глянул куда-то вдаль.
– Мэтр Шико, а расскажите! Амьен – это во Франции?
– Да, в Пикардии, на севере. В 1597 его взяли испанцы – и так хитро! Граф Фуэнтес послал к воротам города своих лучших бойцов, переодетых крестьянами, с корзинами орехов и яблок. Капитан гвардии был большой любитель фундука, он разрешил им войти. Ему разбили голову шестопером, которым он колол орехи…
– А потом?
– А потом наш добрый король Генрих Четвертый взял Амьен в осаду. В начале осады я сделал свою первую ампутацию, а через полгода, после штурма, – сотую.
– Вы столько рук отрезали?
– Почему рук, мальчик? Ног! Ты до сих пор думаешь, что на войне людей губит сталь и порох? Зараза их губит, вот что! Чума, холера, лихорадка, гангрена от стертых ног – уносят больше жизней, чем лучшая испанская кавалерия…Натер солдат ноги, раны загноились, заражение крови – и привет, апостол Петр. Или, скажем, отхожие места рядом с колодцами – кровавый понос у половины состава. Герцог де Люинь под Лонгвилем умер от кровавого поноса.
– Страсть какая, – поежился я. За всю осаду Ла-Рошели я не мог припомнить таких ужасов, правда, Монсеньер не все время находился в ставке, как и король, курсируя между Ла-Рошелью и Парижем.
– Так не зря отец Жозеф и его капуцины солдат каждую неделю мыться гоняют! – словно прочел мои мысли мэтр. – Образцовая война, как хочет его высокопреосвященство. Однако ты мне зубы не заговаривай: пациент требует заботы. Ходить будет под себя первое время, укороти ему сразу шерсть на животе и на задних лапах, чтобы удобнее было чистоту наводить. Только накорми сначала.
Я принес
Я осторожно обстриг длинную шерсть у него под хвостом, на основании хвоста и на задней части лап. Кот не пытался помешать, да и широкая повязка не дала бы ему это сделать. Ни одной светлой шерстинки не обнаружил я у этого зверя! И усы были черные. Я расчесывал длинную косматую шерсть, когда в палатку вошел Монсеньер.
– Что тут происходит? – сухо осведомился он, окидывая нас пронзительным взглядом. «Не в духе», – понял я. Но Монсеньер увидел нашего пациента и лицо его дрогнуло.
– Откуда здесь кот?
Мэтр Шико молча указал на меня пинцетом с зажатым куском корпии.
– Я его нашел, – заторопился я, молясь, чтобы мсье Арман не заинтересовался всеми обстоятельствами находки. – У него обожжен бок и лапа сломана.
– Вторая тоже была когда-то сломана, – добавил медик. – Животное живучее, но хромое.
– Прекрасно, – тихо произнес Монсеньер. Его глаза улыбались. Он стянул перчатку и погладил кота, одними пальцами, распутывая свалявшуюся шерсть на шее. Кот мгновенно раскрыл свои большие янтарные глаза, уставился в лицо мсье Армана и увеличил громкость, сотрясаясь от мурлыканья всем телом. – Надо бы его окрестить, раз уж вы, мэтр, даете гарантию, что он будет жить.
– Молодой, выкарабкается.
– Ты нашел – тебе выбирать имя, – озадачил меня хозяин.
– Пушок? – предложил я. Мсье Арман закатил глаза.
– Nigrum, – сказал медик.
– Тогда уж Nigrum felis catus, – хмыкнул Монсеньер. – Говорите, он останется хромым?
– Да, так сросся старый перелом, – развел руками медик.
– Тогда пусть будет Люцифером!
Мэтр Шико ушел собирать мне все пузырьки, требующие мытья. Монсеньер стоял и смотрел, как я глажу кота. Стал гладить тоже, зарывая пальцы в длинную шерсть, пока не нашел мою руку и не накрыл своей, сохраняя на лице бесстрастное выражение. Мы стояли над раненым, соприкасаясь руками, под громовое мурчание, меня кинуло в жар и я подумал, хоть это и грешно, что за это прикосновение я мог бы убить дюжину голодных ла-рошельских мальчишек.
Мэтр Шико за нашими спинами грохнул металлом, уронив лоток со скальпелями. Кардинал еще раз провел рукой по шее Люцифера, развернулся и вышел. Я хотел было помочь мэтру Шико, но тут же понял, что поворачиваться мне не стоит. Какое-то время. За которое я успел разобрать коту все колтуны, отчего его шерсть даже слегка залоснилась, обещая в дальнейшем превратить эту несчастную кучу костей в красивого домашнего зверя.
Люцифер уже вовсю бегал, правда, на трех лапах – но берег старый перелом, а на вторую лапу, благодаря искусству мэтра Шико, наступал свободно, – когда Ла-Рошель пала.