Загадки, тайны, память, восхищенье…
Шрифт:
Но ошибка стоила крестоносцам очень дорого. Рассчитывая на помощь с востока, они в июле 1221 года выступили в поход на Каир. И время-то выбрали неудачно: начался разлив Нила, что позволило кораблям Малика аль-Камиля зайти в тыл армии христиан и отрезать ее от Думьята, единственного источника снабжения. Крестоносцы попытались вырваться из окружения. Двое суток длился бой в болотистой нильской дельте. В конце концов, изнемогшие от усталости и голода, ран и жажды, осыпаемые со всех сторон горящими стрелами, христиане запросили перемирия. Султан позволил им покинуть поле боя, но взамен потребовал Думьят – и Пятый крестовый поход бесславно завершился… Так почему Иоанн не пришел на помощь единоверцам? Может быть, он просто не успел перебросить войска в Египет, а когда узнал, что крестоносцы разбиты, не рискнул в одиночку выступить против султана? А может, и не было никакого мальчика-то, простите, пресвитера Иоанна?
Но вообще можно вспомнить, что когда орды Чингисхана (почитаемого за пресвитера Иоанна) оказались у ворот христианского мира, стали ходить слухи, что пресвитер, наконец, пришел для того, чтобы или помочь братьям-христианам, или чтобы забрать из Кельна мощи своих пращуров. Ох, и запутано все!
В отчете «История монгалов» Плано Карпини, посланника одного из упомянутых выше римских пап, есть странноватая пятая глава – «О начале державы Татар», которая больше похожа на [восточную] сказку, чем на документ, составленный разведчиком – повествуется в ней о сражениях Чингисхана с разными волшебными существами и фантастическими народами, причем герой неизменно проигрывает! Среди победителей упомянут и пресвитер Иоанн – царь Большой Индии. Карпини пишет, что перед решающей битвой тот сделал «…медные изображения людей и поместил их на седлах, разведя внутри огонь, а сзади медных изображений поместил на лошадей людей с мехами. Во время боя мужи, бывшие сзади, положили что-то на огонь, который был в вышеназванных изображениях, и стали сильно дуть мехами. Отсюда произошло, что греческий огонь опалял людей и лошадей, и воздух омрачился от дыма, и тогда они пустили стрелы в Татар; от этих стрел много людей было ранено и убито, и таким образом они выгнали их в замешательстве из своих пределов, и мы никогда не слыхали, чтобы Татары впредь к ним возвращались». Похоже все это, правда, на некое известное сочинение, условно называемое «Роман о Чингисхане». Автор использовал такой литературный прием: взяв за основу хорошо известные и на Востоке средневековые повести о подвигах Македонского, заменил Александра на Чингисхана и использовал инверсию – успехи грека превратил в неудачи монгольского владыки (раскаленные медные всадники, начиненные горящей нефтью – описанная средневековыми хронистами хитрость, к которой, якобы, прибег Александр в битве с индийским царем Пором, дабы нейтрализовать его боевых слонов – а уж было то или не было… опять тайна. Как хочется иметь машину времени!).
Напрашивается вопрос: а не пора ли поставить крест на всех домыслах, изысканиях и пр.? Не было вовсе никакого Иоанна Пресвитера! Ой, не хочется, но как-то все же придется тихонько упомянуть Фоменко – он специально сравнивает Иоанна Пресвитера с Иоанном Даниловичем Калитой! Вот так да! И тот фигура невероятная, и этот…
И Россия далеко, и степная Азия не близко, и Африка уж совсем спряталась – Эфиопия раскинулась на высоком плато, которое последующие поколения называли Крышей Африки – суровая и жестокая земля, испещренная дикими горами и ущельями, а несколько месяцев в году еще и невидимая за густым влажным туманом, окутывавшим высокогорье. Летом сильнейшие ливни делают узкие тропы практически непроходимыми. Селения, несколько городов, расположенных у главных дорог, множество мелких деревушек, окруженных горы, чьи вершины – надежная защита в случае войны.
В мирное время в долинах пасется скот, а крестьяне возделывают бесплодные почвы небольших полей, которые с трудом распахиваются на каменистых склонах. Путешественника встречает поразительно суровое величие: горы, извиваясь, хребет за хребтом уходят к горизонту, а их вершины так высоки…
Эфиопия уникальна тем, что она была древнейшим африканским христианским государством. В IV веке н. э. греческие и римские торговцы принесли эту религию в портовые города Красного моря, а оттуда она проникла на высокогорье, укоренилась там и удивительным образом расцвела. Эфиопский правитель, негус, объявил себя прямым потомком царя Соломона и царицы Савской, а многие его подданные считали себя наследниками рассеянного по земле еврейского народа. Их христианство было жестким и воинственным.
Во времена расцвета Эфиопии, как раз перед тем как европейцы открыли эту страну, ходили легенды, что негус ударял по земле бичом, призывая ее наслать новых врагов, ибо он уже со всеми остальными расправился. Когда обстоятельства изменились, и Эфиопия попала под удары судьбы, она просто вернулась в свои горные крепости, надежно укрывшись за огромным валом Великого восточного африканского разлома, изрезанным глубоким расщелинами, образовывавшими естественным образом ее восточную границу.
Библия, переписанная вручную монахами на местном эфиопском языке гыыз, до сих пор используется в школах страны. Эфиопское христианство видоизменилось и приобрело невиданный размах. Огромная часть населения страны так или иначе связана с церковью: в качестве священников, оседлых или странствующих нищих монахов или мирских братьев.
Женщины не отстают от мужей, становясь монахинями, а детей посвящают в диаконы еще в младенчестве. Фанатики предаются раскаянию, налагая на себя странные епитимьи: носят пояса, усеянные гвоздями, или неделями сидят в бочках с ледяной водой. Повсюду в городах и деревнях строились когда-то церковные здания: уединенные монастыри на горных вершинах и храмы, подобные церкви в Лалибеле, высеченной в скале. Церковь была и мощным землевладельцем, а священники занимали ключевые места в правительстве. В целом, эта система была основана на особом, почти буквальном прочтении Писания. Черпая вдохновение из Евангелия и проникаясь рассказом о жизни Христа, эфиопская христианская церковь процветала, принося экзотические плоды в искусстве и архитектуре, обрядах и вероучении. Появлялись величественные настенные росписи, с которых на верующих смотрели грустные глаза. Это были картины, изображавшие евангельское предание, при этом особое внимание уделялось Богоматери. Проходили невиданных размахов посвящения на открытом воздухе, во время которых абуна, или архиепископ страны, рукополагал за одну церемонию сотни священников. Яростные монахи со спутанными волосами, одетые в кожу, подобно берсеркерам, сражались в государственной армии. Совершались таинственные крещения, во время которых все, начиная с самого негуса, вновь и вновь подтверждали свою веру, окунаясь в емкости с водой. Кстати, Эфиопия не была полностью изолирована: традиционно абуна назначался Коптской Александрийской церковью и присылался из Египта. В Иерусалиме существовал дом для эфиопских паломников в Святую землю, а два религиозных посольства даже достигли Рима. С Европой поддерживалась связь, достаточная для того, чтобы там лелеяли надежды найти в Эфиопии пресвитера Иоанна, персонажа по-своему столь же притягательного, как Манса Муса – правитель Мали со своим золотом (XIV век). В итоге, когда европейцы серьезно принялись за исследования, португальские рыцари отправились на поиски неведомого и могущественного христианского правителя, и, заметьте, не в Азию к Чингисхану!
Отец Франсишку Альвареш, ранее бывший капелланом короля Мануэла, а теперь священник, пытался описать религию пресвитера Иоанна. Его дневник стал, между прочим, первым свидетельством об Эфиопии, изданным в Европе.
В посольство входили и менее важные персоны: писарь, художник, который должен был переносить на холст все, открывавшееся взору путешественников, делать наброски для развлечения пресвитера Иоанна в его дворце, музыкант, привезший с собой переносной орган (опять-таки для развлечения пресвитера Иоанна), брадобрей (по совместительству врач) и несколько португальских слуг, взятых за способность мелодично петь во время церковной службы. В качестве даров Иоанну изначально была выбрана огромная кровать. Ее балдахин, отделанный синими и желтыми занавесями из тафты, изображал императора, коронующего королеву. Одеяла, на которых был вышит португальский герб, дополняли подарок. К сожалению, кровать не перенесла морского путешествия, скудные запасы, оставшиеся на корабле португальцев включали в себя четыре гобелена, орган, золотой меч с богатой рукояткой, два вышедших из употребления ружьями с сохранившимся зарядом, несколько деталей боевого облачения и карта мира. Это было весьма скудное подношение для такого могущественного правителя, как пресвитер Иоанн… Да и злой рок, и незнание искусства подношений… Правда, отец Альвареш все равно был доволен – перед ним истинное царство пресвитера Иоанна! Монахи в желтых одеждах напоминали доминиканцев, а полуобнаженные нищенствующие монахи и монахини, чьи головы были выбриты и перевязаны кожаными лентами! Их много, а вера их, по-видимому, так сильна! Альвареш заходил в храмы, любуясь настенными росписями и складками роскошного алого бархата и парчи, скрывавшими алтари. Лишь церковное убранство казалось неправильным: вместо колоколов камушки, что ударялись друг о друга и издавали надтреснутый звякающий звук, и неуклюжая, грубо выкованная утварь вроде бы совершенно не соответствуют легендарному богатству пресвитера Иоанна. Ну, а уж эфиопы оценивали гостей весьма придирчиво. Неотесанные невежды, громко разговаривающие невоспитанные люди, плевавшие на пол, ссорившиеся между собой без конца, а отец Альвареш вообще совершил грех, чуть было не въехав в монастырь, куда не допускалось ни одно существо женского пола, верхом на ослице. Альвареш-то, конечно, делал подробные записи обо всем, что свидетельствовало о царстве пресвитера Иоанна. Но, в основном, народ здесь не был ни таким гостеприимным, ни воспитанным, как о том говорилось в предании (некоторые мужчины чинно разгуливали с обернутыми кожаным ремешком гениталиями, не имея на себе никакой другой одежды, а женщины едва прикрывали свою наготу овечьими шкурами, что небрежно свисали с плеч. «В Португалии или Испании, – пишет Альвареш, – люди женятся по любви, видя красоту лиц, и многое скрыто от них. В этой стране они могут жениться потому, что уже увидели и оценили все, что только можно».
В нескольких деревнях жители «с почетом» встретили проезжавшее мимо посольство, как следует побив путников камнями, и Альвареш был вынужден прибегнуть к жестоким мерам, приказав рабу ехать на своем муле впереди, чтобы тот первым принял на себя удар возможной засады. Ночью проводники сооружали из колючих кустов завалы для защиты от разбойников. Пересекая как-то лес, путники проехали под гниющими головами восьми сотен казненных мятежников, что свисали с ветвей подобно причудливым яблокам. Становилось ясно, что царство пресвитера Иоанна было местом, где кипели страсти и легко проливалась кровь. Отец Альвареш хотел изучить веру пресвитера Иоанна, а оказался кем-то вроде изгоя… Ничего не узнал, ничего, видимо, не понял, увидел многое, но не то, что хотел, и оценить не смог а уж познать истину об Иоанне… Куда там!