Загадочная Коко Шанель
Шрифт:
Почему? Можно ли было спросить ее об этом, ее, которая говорила: «Я предпочитаю завтракать с клошаром, если он меня забавляет, чем с богачами, наводящими скуку».
Впрочем, мне кажется, я вижу, как она подняла голову, прочтя это, и слышу (благодаря магнитофону) ее голос:
— Я должна была изнывать от скуки в Америке, когда писала это.
Она прочла еще:
Нет ничего более лестного, чем сладострастие, которое ты вызываешь, потому что рассудок в нем не участвует. Сладострастие не зависит ни от твоих достоинств, ни от твоих заслуг.
— Неплохо, — заметила она, — время от времени я пишу вещи, которым сама удивляюсь.
Я находил, что она была более убедительна, когда, как бы стреляя в цель, выпаливала свои суждения, не думая и
И все же нельзя не восхищаться тем усилием, с каким из чувства собственного достоинства она старалась облечь свои мысли в литературную форму:
Святой в обществе так же мало полезен, как в пустыне. Но если в пустыне святые бесполезны, то в обществе они часто опасны.
Страх божьего гнева удерживает от греха тех, кто не очень хочет или не в состоянии его совершить.
Сокровища божественного милосердия ободряют даже преступников, так как они имеют основания надеяться, что разделят их с другими.
Прочтя три последние максимы, она спросила нас:
— О чем я думала, когда писала это?
Не дав нам времени предложить свои объяснения, она прочла, засмеявшись, и как бы подчеркивая этим смехом свою мысль:
Мои друзья — у меня их нет.
И закончила:
Так как все находится в голове, не надо ее терять.
— Вот, — сказала она, — что я написала на последней странице моего блокнота. Наверняка со мной был кто-то, кто мне докучал. Я притворялась, что делаю заметки.
Наши похвалы и комплименты не успокаивали ее:
— Я провела воскресенье, разбираясь в этой писанине, безумно старалась, делая эту никому не нужную работенку.
Этот упрек был адресован мне. «Никому» — это мне, я понял это с опозданием в десять лет, ведь это я заставлял ее рассказывать о себе. А ведь уже достаточно хорошо знал ее, чтобы оценить трудность таких стараний. Она уже пробовала сделать это, когда начинала с Луиз де Вильморен [26] , с Гастоном Бонэром, Жоржем Кесселем, Мишелем Деоном [27] и многими другими. Она не щадила никого из них, рассказывая мне об этом. Нетрудно было представить себе, что будет она говорить обо мне, когда потерпит неудачу наша попытка литературного сотрудничества. Впрочем, я должен был понять, что надо обладать более чем неиссякаемым терпением, чтобы вместе с Коко рассказать о Шанель.
26
Вильморен Луиз де (1902–1969) — французская писательница, сценаристка и переводчица. Автор неоконченных воспоминаний о Шанель.
27
Деон Мишель (р.1919) — писатель и журналист, член французской Академии. «Ее речь завораживала», — писал Деон о Шанель в «Нувель Литтерер» 21 января 1971 года.
Что это такое — правда чьей-то жизни? Метрика? Даты? Свидетельства о крещении и прививках?
Она говорила: «Люди, имеющие легенду, сами по себе — эта легенда».
Вот почему она затрачивала столько усилий, выстраивая миф Шанель, создавая максимум путаницы: я уже не та, какой была. Я останусь той, какой стала.
Почему бы и нет? К тому же это трогательное желание прощали другим выдающимся личностям — маршалам, политическим деятелям, ученым.
Шанель — создание Шанель, такая, и только такая, рожденная ею, вылепленная собственными руками из собственной глины, и никакой другой.
«Ты наденешь свою шанель?» Кто еще дал свое имя костюму? Причуды моды потребовали, чтобы благоразумием и благопристойностью стала и навсегда оставалась Шанель. Она стала символом скромности, вкуса и чувства
— Когда моя жена одевается у вас, я спокоен, — признался президент Помпиду [28] , когда однажды вечером Шанель ужинала в Елисейском дворце [29] .
28
Помпиду Жорж (1911–1974) — президент Франции в 1969–1974.
29
Елисейский дворец — резиденция президента Франции на рю Фобур-Сент-Оноре.
Она ушла из жизни с уверенностью, что стала своего рода заветом. Это было подтверждено во время заупокойной мессы в Мадлен [30] — ее последнем парижском пристанище — с фимиамом и святой водой.
Что же касается всего остального, ее жизни… Когда Эрвэ Милль познакомился с ней в 1935-м и рассказал о журнале «Мари-Клер» с его сногсшибательным стартом — тиражом, приближающимся к миллиону экземпляров, она ответила:
— Клиентки Шанель читают журналы-люкс — «Вог», «Харпер’с Базаар». Эти журналы создают нам рекламу. Общедоступные журналы с большим тиражом творят нашу легенду. Моим клиенткам нравится, что, входя ко мне, они переступают магический порог волшебного мира. Они испытывают удовлетворение, может быть, несколько вульгарное, их восхищает, что они принадлежат к привилегированным, которые причастны легенде. Это доставляет им гораздо больше удовольствия, чем просто заказать еще один костюм.
30
…заупокойной мессы в Мадлен… — церковь в Париже на плас Мадлен. Начала строиться в 1764 году, завершена архитектором Виньоном, превратившим ее по поручению Наполеона I в Храм военной славы. В 1814 году здание снова переделано в соответствии с его первоначальным назначением. Перестройка закончена в 1842 году.
Коко заключила:
— Легенда — это признание славы.
Чтобы соткать свою легенду, она превратилась в Пенелопу: ночью распускала то, что сделала за день, и без устали начинала все заново. К какой истине приближалась она? И с кем хотела разделить ее?
«Я была маленькой узницей в своей семье»
Случилось ли это потому, что я эльзасец, а она овернянка и родился в бедности, как и она? Но лед между нами был сломан. Она рассказывала о своем суровом детстве: в шесть лет лишилась матери, отец покинул ее, чтобы заново начать жизнь в Америке, строгие тетки, первое причастие, первое платье. Все то, что она еще никому не поверяла.
Среди многочисленных журналистов, прежде всего американских, которые спрашивали о ее возрасте, был Хаузер из «Сатедей Ивнинг Пост». Он не добился ответа. Сколько ей лет? Она не слышала вопроса. Немного озадаченный этим молчанием, он сделал второй выстрел:
— Где вы родились?
В конце концов, думал он, зная место рождения, нет ничего проще, как справиться в мэрии.
— Я родилась в пути, — сказала она.
Вот как она мне об этом рассказывала:
«Отца не было дома. Моя бедная мать отправилась на его поиски. Это печальная история, мне рассказывали ее столько раз…
В дороге матери стало дурно. Предполагаю, что благодаря моде тех лет не было видно, что она ждет ребенка. Добрые люди пришли ей на помощь, они отвели ее к себе, вызвали врача. Мать не хотела оставаться у них.
— Вы сядете завтра на другой поезд, — говорили они, чтобы успокоить ее. — И завтра же встретитесь с вашим мужем.
Врач понял, что мать вовсе не больна:
— Она сейчас родит!
Люди, которые только что были так добры, пришли в ярость. Они хотели выгнать ее. Но врач потребовал, чтобы они позаботились о ней. Тогда ее отвезли в госпиталь, где я родилась. Монахиня стала моей крестной».