Загадочный виконт

Джеффрис Сабрина

Она старалась не смотреть ему в глаза, и в душе Маркуса внезапно шевельнулось недоброе предчувствие.

— Наверняка решится. Я не верю вашему брату.

И тут она в первый раз взглянула ему в глаза:

—А мне… мне вы верите?

«Если речь идет о нем — нет», — подумал Маркус. Но он был не настолько глуп, чтобы произнести это вслух.

— Конечно, верю.

— Тогда даю вам честное слово, что Сайсели вы можете доверять так же, как и мне. — Взгляд Регины снова обратился к Луизе. — А если вас до сих

пор мучают сомнения насчет Саймона, почему бы вам не рассказать о своих подозрениях Луизе? Тогда она будет начеку.

— Она мне не поверит. Ей хорошо известно, что я не доверяю ни принцу, ни его приятелям, — она наверняка скажет, что у меня это стало уже чем-то вроде мании. Чтобы убедить ее, мне пришлось бы сказать ей… — Маркус осекся, в душе проклиная свой слишком длинный язык.

— Сказать ей — что?

Он тяжело вздохнул. Что ж, теперь она его жена, стало быть, имеет полное право узнать наконец правду.

— Что существуют некоторые сомнения насчет того, кем был ее настоящий отец, — во всяком случае, у Принни они точно есть. Он утверждает, что ее отец он.

Странно, но она, похоже, нисколько не удивилась.

— Я так понимаю, что вы лично придерживаетесь другого мнения?

— Что бы он там ни говорил, Луиза не его дочь.

— Вы убеждены?

— Так уж случилось, что это невозможно. Кстати, самому Принни это отлично известно. Да и к тому же, считай он, что Луиза — его дочь, он ни за что не согласился бы, чтобы ее опекуном стал я. Думаю, он поступил бы с ней так же, как в свое время они с миссис Фитцхерберт обошлись с дочерью леди Горации Сеймур.

— Но Минни после смерти матери осталась совершенно одна. У бедняжки не было семьи — одни лишь дядюшки и кузены.

— И ни один из них не верил, что Принни — ее отец. И это при том, что ее мать была его любовницей. Тем не менее принц настоял, что сам станет опекуном несчастной девушки.

— Возможно, он доверил ее вам, потому что знал — Луиза попадет в надежные руки.

Маркус выразительно поднял брови.

— Ему прекрасно известно, до какой степени я презираю его. Он был просто обязан попробовать лишить меня опекунства, хотя бы для того, чтобы успокоить свое уязвленное самолюбие.

Какое-то время она молчала, видимо, обдумывая его слова.

— А что, для вас было бы таким ударом, если бы выяснилось, что Луиза тоже является дочерью его высочества?

Глаза его налились кровью.

— Знаете, большая часть моей жизни была отравлена сознанием того, что я ублюдок… незаконный сын — ни наследник принца, ни отпрыск виконта. Мне ни на минуту не давали забыть о том, что я плод любовного союза, проклятого церковью и вызывающего презрение у всех порядочных людей. Я чувствовал себя символом всех пороков нашего общества. И скорее умер бы, чем согласился разделить с кем-то это бремя, тем более с Луизой.

— Но

она уже взрослая женщина. И вполне способна это перенести.

— Способна ли? Предлагаете так ей и сказать? — Лицо Маркуса потемнело, и Регина поняла, что он с трудом сдерживается. — Только не забудьте тогда заодно сообщить и то, что ваш братец — всего лишь проходимец, который хочет воспользоваться ею как ступенькой, чтобы подняться на самый верх политической лестницы.

Регина побелела как полотно.

— Неправда! — Она затравленно оглянулась. — Но даже если бы это и было так, я бы никогда не решилась ей рассказать, потому что это разбило бы Луизе сердце!

— Вот именно. Как раз поэтому я тоже молчу. И делаю все, чтобы разлучить их. Лучше уж пусть считает меня упрямым тираном, это я уж как-нибудь переживу. Зато есть надежда, что за это время Фоксмуру надоест преследовать ее и он оставит эту затею.

— А если нет? — Маркус вопросительно поднял брови, и Регина торопливо добавила: — Если он будет ухаживать за ней?

— Пусть только попробует нарушить слово, и я собственными руками вырву сердце у него из груди! — И, смерив ее ледяным взглядом, добавил: — И ваше тоже, если вы вздумаете ему помогать!

— Мне и в голову не придет ему помогать, если это разобьет сердце вашей сестре. — И уже более мягким, даже слегка печальным тоном добавила: — Не знаю, поверите вы мне или нет, но я всегда желала Луизе только добра.

— Хорошо.

На этом разговор закончился, оставив после себя едкий привкус горечи, не пропавший даже после нескольких изысканных блюд, поданных гостям в качестве свадебного завтрака. Маркус помрачнел — Регина явно что-то скрывает от него. Он чувствовал это, только никак не мог понять, что же именно.

Это неприятное чувство не исчезло и после завтрака, а когда они уселись в карету, стало только сильнее. После выпитого шампанского у обоих слегка кружилась голова. Регина уже успела переодеться, сменив свадебное платье из серебристой и легкой, как паутинка, ткани на довольно скромный, зато удобный дорожный костюм. Жакет нежнейшего персикового оттенка застегивался до самого подбородка, а длинный ряд пуговиц упирался в изящный, но строгий воротничок, словно предупреждавший: «Руки прочь от меня!»

Нарочитая строгость туалета его молодой жены очень мало волновала бы Маркуса, если бы она не уселась напротив, вместо того чтобы расположиться рядом с ним. Ничего хорошего это не сулило.

Решив слегка разрядить обстановку, он сунул руку в карман и выудил оттуда то, что незадолго до отъезда дала ему Луиза.

— Вот, — объявил он, бросив на колени Регины конверт, когда карета тронулась в путь. — Луиза велела передать это вам, как только мы отправимся. Наверняка какие-нибудь женские штучки вроде «Добро пожаловать в семью!».