Заговор «Аквитания»
Шрифт:
– Ларри! Сколько прошло времени?
– Часа полтора, ну, два от силы.
«Два часа плюс три – всего пять часов. Пяти часов им хватило на то, чтобы убийца взял след». Конверс не знал, как именно это было сделано, но это было сделано. События в Париже приняли неожиданный оборот, а в Нью-Йорке встревоженный Лоуренс Тальбот вывел их на квартиру на Сентрал-Парк-Саут. Кто-то каким-то образом разузнал имя ее владельца и разгадал ту роль, которую он играет в борьбе против «Аквитании». Случись все по-другому, покойником был бы сейчас не Анштетт, а Тальбот. Все остальное – дымовая завеса, под прикрытием которой подручные Джорджа Маркуса Делавейна манипулируют своими марионетками.
– …И суды столь многим обязаны
– Ларри, меня зовут, – сказал он и повесил трубку. То, что это наглое убийство было совершено так быстро, так успешно и с таким точным расчетом, по-настоящему испугало Конверса.
Джозеф Альбанезе, он же Красавчик Джо, вел свой «Понтиак» по тихой и широкой улице в Сайосете на Лонг-Айленде. Только что он помахал рукой семейной паре, копавшейся в садике перед домом – супруг подстригал газон под строгим надзором своей половины. На секунду они прервали свои занятия, улыбнулись и махнули ему в ответ. Очень хорошо, подумал Джо. Соседи его любят. Считают славным парнем и к тому же весьма щедрым. Соседским ребятам он разрешил пользоваться своим бассейном, а их родителей угощает лучшим спиртным каждый раз, как те заглядывают к нему, а по уик-эндам он готовит на открытом воздухе огромные стейки и приглашает соседей, каждый раз меняя гостей, чтобы, не дай бог, кто-нибудь не обиделся.
А он и вправду славный парень, подумал Джо, любезен со всеми, ни разу не повысил голоса, к каждому спешил навстречу с дружески протянутой рукой и добрым словом, даже если в глубине души и считал того последним подонком. «В том-то и дело, черт побери! – думал Джо. – Как бы ты ни был расстроен, никогда не показывай этого». За глаза его зовут Красавчик Джо, и, черт побери, они совершенно правы! Иногда он начинал считать себя кем-то вроде святого – пусть Христос простит ему эти мысли. Вот только что он дружески помахал рукой соседям, хотя на самом деле с превеликим удовольствием разнес бы этой рукой переднее стекло машины и осколками его забил вонючие глотки этих подонков.
Соседи тут, конечно, ни при чем, во всем виновата прошлая ночь! Сумасшедшая ночь, сумасшедший заказ на убийство, все сумасшедшее! А тут еще этот тип с Западного побережья, которого они величали майором, – самый большой псих из всех психов! К тому же еще и садист, судя по тому, что он вытворял с этим стариком, да еще выкрикивал всякие дурацкие вопросы.
Сидел он себе без никаких забот и играл в картишки с друзьями в Бронксе, но тут зазвонил телефон, и все закрутилось. Сейчас же отправляйся в Манхэттен! Нужно убрать одного типа! Он, естественно, мчится, и кого бы вы думали обнаруживает? Того самого железного судью, который только что захлопнул дверь камеры за сынком Дельвеккио! Полное идиотство! Копы моментально сообразят, что к чему, и выйдут на папашу. А потом уж начнется такое… Папаша Дельвеккио будет рад, если сможет заиметь какой-нибудь занюханный бордель где-нибудь в Палермо – если вообще останется в живых.
И все-таки очень может быть, лихорадочно думал Джо, продолжая вести машину, может быть, в их организации происходит смена власти. Старый Дельвеккио теряет былую хватку, и вполне возможно, что его нарочно подставляют. А может, самого Джо проверяют на прочность. Кое-кто мог решить, будто он слишком привык к сытой и спокойной жизни, оброс жирком и уже не способен по-прежнему загнуть салазки какому-нибудь старому судье, доставившему им столько неприятностей. Но он не из таких, нет. Всякие улыбки кончаются, как только он берется за пистолет. Это – его работа, его профессия. Господь бог, конечно, сам решает, кому жить, а кому умирать, да только делает он это через простых смертных здесь, на земле, а те, в свою очередь, передают его волю
Вот как прошлой ночью – приказ поступил от очень уважаемого человека. Джо никогда не видел его, но все эти годы знал о существовании могущественного падроне где-то в Вашингтоне. Имя его произносилось только шепотом и никогда при посторонних.
Джо чуть притормозил у поворота к дому. Жена его, Энджи, наверняка не в духе, может, даже и наорет – прошлую ночь его не было дома. При всех неприятностях еще и это! Но что он может сказать в свое оправдание? Не сердись, дорогая, я честно отрабатывал свои хлеб – всадил шесть пуль в паршивого старикашку, который плохо относился к итальянцам. Только поэтому, Энджи, мне пришлось провести остаток ночи по другую сторону моста в Джерси, чтобы один из наших смог потом показать под присягой, будто я всю ночь просидел за картами, и этот парень не кто-нибудь, а сам начальник полиции.
Но, конечно же, ничего подобного он не скажет. Дома никаких разговоров о работе, это его непреложное правило. Побольше бы мужей придерживались этого его правила, и в Сайосете было бы меньше разводов.
Вот сволочи! Кто-то из этих их паршивых щенков оставил велосипед прямо перед въездом в пристроенный к дому гараж – теперь ему не открыть автоматические ворота гаража, придется выбираться из машины. Мерзавцы! Будто ему мало неприятностей! И у дома Миллеров, их ближайших соседей, тоже не припаркуешься – там стоит уже чей-то «Бьюик». Сволочи!
Джо подогнал «Понтиак» к обочине у самого поворота в гараж, вышел и нагнулся к лежащему на асфальте велосипеду. Этот сопляк не удосужился даже прислонить велосипед к стенке, а Джо с его солидным брюшком очень не любил нагибаться.
– Джозеф Альбанезе!
Красавчик Джо резко обернулся, успев при этом присесть и сунуть руку за отворот пиджака. Таким тоном разговаривают только мерзавцы из полиции. Он выхватил револьвер 38-го калибра и нырнул за радиатор.
Грохот выстрелов разнесся по всей округе. Встревоженные птицы взлетели с деревьев и подняли крик, странно контрастирующий со спокойным солнечным полднем. Джозеф Альбанезе распластался на капоте своей машины, заливая потоками крови хромированную поверхность радиатора. Красавчик Джо попал под перекрестный огонь, сжимая в руке тот самый револьвер, который верно послужил ему ночью. Баллистическая экспертиза установит этот факт с полной определенностью. Убийца Лукаса Анштетта умер на месте. А сам судья пал жертвой гангстерской мести, и никто в мире не сможет связать это убийство с событиями, происходящими в тысячах миль отсюда – в Бонне, столице ФРГ.
Конверс стоял на маленьком балконе и, опираясь о перила, смотрел на величественную реку, берега которой покрывали густые заросли деревьев. Было уже начало восьмого, и солнце постепенно скрывалось за лежащими на западе горами. Оранжевые лучи его отбрасывали темные тени, медленно передвигающиеся по водной глади реки. Постепенно меняющееся освещение успокаивало, прохладный ветерок приятно овевал лицо, но все это не могло заглушить тяжелые удары его сердца. «Где Фитцпатрик? Почему он задерживается? Где атташе-кейс с бесценными досье?»
Конверс пытался не думать об этом, он не хотел, чтобы воображение увело его в темные лабиринты страшных возможностей… Из комнаты донесся какой-то шум. Он быстро обернулся и увидел Коннела Фитцпатрика, вынимавшего ключ из замка. Тот посторонился, пропуская гостиничного портье с двумя чемоданами. Коннел велел ему оставить их прямо на полу и достал чаевые. Портье вышел, и моряк посмотрел на Джоэла. Атташе-кейса в его руках не было.
– Где он? – спросил Конверс, боясь дышать, боясь тронуться с места.