Заговор черных генералов
Шрифт:
Подполковник расслабил узел галстука, откинул голову на спинку сиденья, закрыл глаза и устало пробормотал:
– Ну никакого от тебя покоя. Нет, как все нормальные люди, поехать куда-то, посидеть, выпить наконец после сегодняшней пертурбации. Ты же опять запрягаешь. Я тебе что, ломовая лошадь, что ли?
Я в ответ хмыкнул, достал из внутреннего кармана плоскую фляжку с коньяком, отвинтил у нее крышку и протянул Стасу, одновременно толкнув локтем:
– На, лошадь, пей, если так невмоготу.
Он открыл один глаз, покосился на меня, потом забрал фляжку и быстро ополовинил. Закончив пить, подполковник сунул фляжку мне обратно и совершенно по-босяцки занюхал коньяк двадцатилетней выдержки рукавом пальто, сшитого из дорогого английского
– Вот это, я понимаю, забота о подчиненных. Если ты с ними по-хорошему, то и они к тебе со всей душой. Поэтому докладываю. Сейчас отец-инквизитор Московской Патриархии работает простым сторожем в Ильинской церкви Загорска. Службой, вверенной мне для поддержания правопорядка, все подготовлено для того, чтобы гражданина Самойлова прижать к ногтю. Доклад закончил.
Я завинтил крышку и вернул фляжку на место:
– Если все готово, то по возвращении мы встречаемся с этим Самойловым…
Заместителю начальника
института Анэнербе К. Виллигуту
Строго секретно
Рапорт № 401/55 (выписка)
Экз. единственный
Тема: «Магнат»
Регион: земля Гессен, Франкфурт-на-Майне
Дата: 11.02.34 г.
…через наш источник в окружении председателя совета директоров «Рейн-Сталь» удалось выяснить, что с ведущими промышленниками страны потребовало встречи некое высокопоставленное лицо, представляющее интересы Фонда новых инвестиций, зарегистрированного в г. Цюрихе, Швейцария. Техническому подразделению СС к установленному сроку удалось установить аппаратуру подслушивания в замке ландграфов земли Гессен «Белая Башня», расположенном в Бад-Хомбурге, пригороде Франкфурта-на-Майне, где происходила встреча. Однако по причине отказа оборудования, которая сейчас выясняется, запись совещания произвести не удалось. В настоящее время…
Берлин. Пюклерштрассе, 16
Институт Анэнербе
11.02.34 г. 21 час 07 мин. по берлинскому времени
Офицер в форме штандартенфюрера СС прочитал и неторопливо поставил свою резолюцию на документе, в котором совершенно по непонятно какой причине перед ним отчитывался вышестоящий начальник. Потом встал из-за стола и плавным, грациозным движением хищника быстро переместился в другую часть кабинета. Там, возле горящего камина, за столиком сидели мужчина с длинными седыми волосами, одетый по последней берлинской моде, миниатюрная женщина, одетая так же элегантно, и католический священник в сутане кардинала. Эсэсовец уселся в свободное кресло, взял со столика изящный бокал с вином, сделал из него глоток, а затем резким жестом, едва не выплеснув содержимое, раздраженно вернул бокал на место:
– Наш Чужак, первородные, усилил свою активность. Думаю, что он не остановится лишь на одной России. Считаю, что теперь он нацелился и на Европу. А это явная вина вашего Дома и вас обоих в частности, – он презрительно-надменно вначале указал своим подбородком на женщину, а потом на длинноволосого.
Женщина сразу вскинулась и попыталась было возразить, но штандартенфюрер безапелляционным жестом остановил ее и повысил голос:
– Мне не нужны оправдания, дражайшая. Мне даже не интересно, что ваш Дом был практически уничтожен в 17 году в России во внутренней войне ваших же кланов, а оставшиеся в живых разрозненны и сейчас зализывают раны. Это все детали, на которые мне наплевать. Мне, как главе европейского Дома, важен только результат. А нелицеприятный результат следующий. Джугашвили отстранен от власти, и ваш Дом не сделал ничего такого, что входило в наши договоренности. И я буду вынужден теперь вместе с его преосвященством господином Пачелли, – штандартенфюрер уважительно
Длинноволосый и женщина после этих резких слов и такого тона угрожающе привстали со своих кресел. В комнате тут же разнесся приторный запах давно увядших цветов, и атмосфера в кабинете мгновенно накалилась. Как будто два древних хищника, услышав рык вызывающего их на бой другого, не менее древнего и опасного зверя, подготовились к смертельному прыжку, оскалив клыки.
Увидев такую реакцию, священник попытался утихомирить обе стороны:
– Друзья, ну нельзя же так… Давайте все успокоимся. Конфликт нам сейчас совсем ни к чему. Высокородный Виллигут заберет свои пусть и обидные, но справедливые слова обратно, вы, Яр и Марта, вернетесь на свои места, мы выпьем по бокалу вина и начнем цивилизованно и конструктивно обсуждать сложившуюся ситуацию.
Вместе с этими словами в кабинете вроде даже как-то ярче и приветливее загорелся огонь в камине, а теплая и ласковая волна умиротворения совершенно явно начала исходить от кардинала, обволакивая и успокаивая. Но это было не то умиротворение, которое дают руки матери, качающие своего ребенка. Это было умиротворение смерти, убаюкивающее и дающее тихую радость душе, чтобы она не поняла, что смерть навсегда уносит ее в небытие…
Длинноволосый быстро переглянулся со своей партнершей, потом они нехотя и подчеркнуто неторопливо вернулись на свои места, а женщина даже улыбнулась, хоть и несколько натянуто:
– Хорошо, ваше предложение принимается. Только вы, достопочтимый Эмилио, кажется, забыли, что использование своих возможностей среди своих является проявлением агрессии и недобрых намерений. Придется вам об этом напомнить.
Она, подтверждая, что ее угроза реальна и неотвратима, опустила на миг ресницы. А потом так глянула на кардинала, что оба его сердца бешено застучали от разрешения в ее взгляде. Этот взгляд разрешал личности кардинала мерзко-сладкое освобождение от всего. От любви, от ненависти, от чести… Он разрешал кардиналу поднять со дна своего естества самые темные желания, самые гнусные страсти и осуществить их. Он разрешал падать бесконечно в бездну такой отвратности, для которой еще даже не было названия. И главное – разрешал освобождение от оков морали. Любой морали. Человеческой и нечеловеческой. Существо по имени Эмилио Пачелли не было человеком. Он был священником по необходимости, а не по призванию. Но он знал, что такое грех. Так вот ему сейчас разрешался первородный Грех. Именно так, с большой буквы. Не тот, за который человеческий Бог изгнал Адама и Еву из рая. А Грех, идущий от начала начал. Существовавший даже тогда, когда ангел Утренней Звезды еще даже не помышлял о бунте против своего Бога. Кардиналу прямо в то, что у людей называется душой, смотрела мать всех грехов – Лилит и разрешала этот первородный Грех вседозволенности, отвратности и аморальности.
Священник понял, что еще мгновение – и он навсегда станет рабом существа, носящего такое простое человеческое имя Марта. Он просто не сможет жить дальше, не вымаливая у нее каждую секунду своей оставшейся жизни разрешения на блаженство от этого поистине Люциферова Греха.
Пачелли из последних сил зажмурил глаза, замотал головой от напряжения, пытаясь сбросить с себя этот морок, примиряюще поднял вверх ладони и хрипло прорычал:
– Все, все, несравненная, я понял вас и признаю свою ошибку.
Женщина медленно, с явной неохотой отвела свой взгляд, и за ее спиной начала исчезать тень, имеющая форму двух огромных черных крыльев. Спустя несколько мгновений тень совсем исчезла, а женщина надменно откинулась в своем кресле.
В кабинете воцарилась гулкая, напряженная тишина, нарушаемая лишь тихим потрескиванием дров в камине.
Эсэсовец, обеспокоенный таким развитием ситуации, которую он создал по своей неосторожности, решил, что ее надо срочно исправлять. Он выпрямился на своем месте и подчеркнуто вежливо проговорил: