Заговор генералов
Шрифт:
– Даю вам честное слово: в этой ситуации я на вашей стороне. Но огласка приведет к тягчайшим последствиям. Я сейчас сам переговорю с Корниловым по прямому проводу!
– с решицюстью сказал он.
– Категорически запрещаю. Разговаривать больше не о чем!
– По крайней мере, разрешите мне связаться с Фи-лоненко: как-никак он комиссарверх и лицо, мне подчиненное.
– Пожалуй. В моем присутствии.
Связь была установлена. Но каково же было удивление Савинкова, когда он, поведя туманный, обиняками, разговор, понял, что его соглядатай при Ставке совершенно не в курсе дела!..
– Подтвердите комиссарверху,
Теперь уже настал черед удивиться Савинкову:
– Вы все нее собираетесь ехать в Могилев?
– Безусловно, нет. Нам нужно ввести в заблуждение Корнилова, чтобы выиграть как можно больше времени.
– Керенский наконец понял, что ему нужно делать. Больше того, прострация первых минут сменилась в его душе ликованием. Ненавистный соперник сам дал повод низвергнуть его. Мало того, счастливая звезда осветила путь к самой вершине!..
– Какими силами мы располагаем, чтобы обуздать мятежного генерала?
– В его руках вся армия. Конный корпус и еще несколько дивизий уже на подходе к Петрограду. Вы сами их вызвали, - ответил Савинков.
Он не мог понять перемены настроения Керенского. Он был опытный заговорщик и долгие недели плел заговор. Теперь он оказался опутанным своею собственной сетью. Корнилов, как сабля в его руке, - это понятно. Но он не желает оказаться в подчинении у Корнилова-диктатора. Да и самому генералу он будет не нужен: эсер, террорист Савинков конечно же не меньше ненавистен Корнилову, чем все иные противники престола.
– А полки столичного гарнизона? А моряки Кронштадта? А фабричный и заводской люд?
– продолжал выспрашивать Керенский.
– Они все заражены большевизмом.
– После июльских дней большевизм утратил всякую реальную опасность. А вот мне революционные массы поверят!
– Неужели вы захотите вооружить рабочих?
– Из двух зол выбирают меньшее. Сегодня вооружим, завтра разоружим. Как вы отнесетесь к моему желанию назначить вас военным генерал-губернатором Петрограда? Впрочем, к этому мы еще вернемся. А, сейчас я объявляю экстренное заседание правительства!
Никто из министров еще не покинул резиденции, и поэтому все собрались в Малахитовом зале уже через полчаса. Заявление министра-председателя о последнем ультиматуме Корнилова вызвало единодушную реакцию: испуг. Большинство испугались за себя, а кое-кто - министры-кадеты и "внепартийный" Терещенко, - что планы заговора оказались раскрытыми преждевременно и генерал чересчур зарвался.
– Я смогу бороться с мятежом, поднятым Корниловым, лишь при условии, что правительство предоставит мне единолично всю полноту власти! вычеканил заготовленную фразу Керенский.
– Единоличная диктатура?
– подал из угла встревоженный голос Церетели.
– Если хотите, можете назвать и так, - дерзко ответил премьер.
Куранты в этот момент начали отбивать полночь.
4
Корнилов вернулся из аппаратной в свой кабинет, где его терпеливо ждал генерал Краснов, с которым главковерх вынужден был прервать беседу на полуслове.
– Ну вот, все складывается как нельзя лучше, - торжествующе возгласил он.
– Фигляр принял все мои условия: двадцать восьмого он будет уже здесь! Так на чем мы остановились, Петр Николаевич?..
– Он еще находился под впечатлением столь легкой победы над "штафиркой"
– Я старый солдат, ваше высокопревосходительство, и всякое ваше приказание исполню в точности и беспрекословно.
– Ну вот и отлично. Поезжайте сейчас в Псков. Отыщите Крымова. Явитесь и к главкосеву Клембовскому. От них получите последующие указания.
Краснов, казачий офицер "от младых ногтей", во многом походил на Корнилова: решительный, прямолинейный, не расположенный к лишним рассуждениям. Голос гулкий, с сипотцой - привычный к отдаче команд на ветру, на скаку. Но он был из старых "служилых" генералов, неторопливо поднимавшихся со ступени на ступень, и эта неторопливость и последовательность выработала у него основательность, которой не хватало главковерху. Поэтому, приняв предложение возглавить корпус, он высказал и некоторые сомнения:
– Разумно ли на такое... гм... гм... деликатное дело, как переворот, бросать туземную дивизию?
– Этим неграмотным, далеким от политики чучмекам все равно, кого резать, - лишь бы резать. Они верят своему командиру князю Багратиону. Кого князь прикажет, того они зарубят или расстреляют.
– Но туземцы не знают ни меня, ни Крымова. И Уссурийская дивизия не знает меня. Только донцы, которыми я командовал... К тому же разворачивать дивизию в корпус на походе, в вагонах... Для такой операции требуется особая подготовка: победные марши, напутственное слово, обещания добычи и наград.
– Не усложняйте, Петр Николаевич. Это будет лишь прогулка. В любом случае для усмирения столицы и первопрестольной хватило бы не десятка, а двух настоящих боевых дивизий. Керенского в армии ненавидят. Кто он такой? Шпак. Едва ли не еврей. Фигляр. А теперь и он у нас в руках. Власть он передает нам законно. Остается лишь утихомирить смутьянов.
– Коли так...
– Да поможет вам господь! С богом!..
И все же генерал Краснов покидал кабинет главковерха не в полном боевом настроении: действия начинать через день-два, а он даже не побывал в дивизиях своего корпуса, не встретился с офицерами. Да и где весь этот корпус?.. Правда, только что поступило донесение: Уссурийская конная начала на станции Великие Луки погрузку в эшелоны, чтобы следовать в Красное Село, а завтра поутру от станции Дно двинется на Царское Село Кавказская туземная и из Пскова на Гатчину - его собственная Первая Донская дивизия. На исходные рубежи корпус выйдет к вечеру послезавтрашнего дня, двадцать восьмого августа.
После ухода Краснова верховный главнокомандующий собрал у себя Завойко, Аладьина, Лукомского и еще двух-трех приближенных. Предстояло окончательно решить, какую форму военной диктатуры ему избрать единоличную или же учредить совет оборины под своим председательством, а кабинет министров подчинить этому совету. Корнилов на дух не принимал само слово "совет", и вообще ему больше нравился первый вариант. Завойко же и Аладьин высказались за второй.
– Подождем приезда в Ставку Родзянко, Милюкова и князя Львова, прервал дебаты генерал.
– Прошу подтвердить им мою просьбу: хочу видеть их здесь не позже двадцать девятого.
– Обернулся к ординарцу: - Сейчас же пошлите телеграмму Савинкову: "Корпус сосредотачивается в окрестностях Петрограда к вечеру 28 августа. Прошу объявить Петроград на военном положении 29 августа". Моя подпись.