Заговор генералов
Шрифт:
Профессор снова испытующе посмотрел на Путко:
– Они затаились. Но в доверительной беседе со своим коллегой, фронтовиком...
– Вы хотите мне предложить!..
– краска гнева залила щеки Антона.
Милюков положил свою руку на его ладонь и с неожиданной силой прижал ее к скатерти:
– Да, именно это я и хочу.
– Голос его также обрел неожиданную твердость.
– Поэтому я и начал нашу беседу со слов о кодексе офицерской чести. Форма кодекса неизменна. Но содержание изменилось. Ныне изменились все понятия о нравственности, этике, морали. Речь идет о жизни
Антон, пока разглагольствовал профессор, взял себя в руки. Подумал: "Вот так же склоняли к "сотрудничеству" жандармы и охранники..."
Милюков, наблюдавший за ним, уловил перемену:
– Я понимаю, какая борьба происходит в вашей душе... И мне это глубоко импонирует. Я сразу понял, что вы - глубокая и честная натура. Но сегодня каждый должен сделать выбор... Сугубо доверительно скажу вам: подобных молодых людей, взявших на себя сей тяжкий нравственный груз, у нас не так уж и мало. Они есть в каждой дивизии, во многих полках и дивизионах. Некоторым из них мы посоветовали даже надеть на себя личину большевиков.
"Горячо, горячо!.." - повторил про себя Антон детскую присказку. Кто эти молодцы, согласные на ролп осведомителей и провокаторов?
– Наверное, вашим доверенным не следует действовать разрозненно... Чтобы можно было объединить усилия...
– он как бы размышлял вслух.
– Вы правы, - отозвался Милюков.
– В нужный момент доверенное лицо найдет вас. И вам мы дадим кое-какие связи.
Он грустно усмехнулся:
– Как в добрые старые времена: пароли, явки. Мы должны быть готовы ко всему.
Окутал себя душистым облаком табачного дыма.
– Это на будущее. Но есть заботы и неотложные. Нашими совместными усилиями с правительством и ВЦИК на Государственное совещание большевистская делегация не допущена. Однако не исключено, что отдельные представители ленинской партии просочились через армейские и фронтовые делегации как члены армко-мов и прочих "комов", - он кашлянул на этом ненавистном слове.
– Нам нужно узнать: кто да кто, и в нужный момент обезвредить.
– Как понимать: "нужный момент"?
– эти слова замыкали воедино и намеки горского князя, и недомолвки Родзянки за вчерашним вечерним застольем.
– Всякому дню - своя забота, - уклонился от ответа профессор.
– Ударит колокол - услышите.
Не взглянув на поданный счет, выложил поверх него керенку:
– Я бесконечно рад, Антон Владимирович, что мы нашли общий язык.
2
Этим утром начальник штаба Ставки, делая доклад в кабинете главковерха, изменил издавна установленный порядок - начал обзор событий за истекшие сутки не с севера на юг, а с юга на север. Коротко доложил суммированные в штабе донесения с Румынского, Юго-Западного и Западного фронтов и уткнул указку в красную широкую полосу, которой были обозначены на карте передовые позиции Северного фронта:
– Все данные свидетельствуют, что в ближайшие дни надо ожидать серьезных наступательных операций противника именно здесь. В этом районе против наших войск расположена группа армий Эйхгорна в составе
Корнилов внимательно разглядывал карту. Красная полоса Северного фронта простиралась от берега Рижского залива по Двине примерно на триста верст. С нашей стороны правый фланг упирался в море, верстах в пятидесяти от Риги. Затем линии окопов пересекали железную дорогу и опускались на юг до реки Аа, делали крутой поворот, перерезали еще одну железнодорожную колею, уже в двадцати верстах от Риги, и, наконец, упирались в берег Двины в районе Икскюля. Отсюда до Риги было рукой подать. Правда, карта вдоль всей линии фронта испещрена обозначениями болот и заболоченных речных пойм, озер и озерных перешейков, а на ближайшем направлении к Риге рассечена широкой синей лентой Двины.
– Предполагаемое направление удара?
– спросил главковерх.
– Возможны два стратегических направления: Рига и Двинск, - указка в руке Лукомского поочередно уколола два кружка.
– Большинство данных говорит за то, что противник избрал рижское направление. Хотя возможны сюрпризы и Двинску.
– Численность?
– Четырнадцать-пятнадцать пехотных дивизий, три-четыре кавалерийских. В резерве фронта пять дивизий. Всего у Эйхгорна свыше ста пятидесяти тысяч штыков и сабель.
– Чем располагает генерал Клембовский?
– В распоряжении главкосева. Пятая и Двенадцатая армии. Однако некомплект штыков в них превышает пятьдесят тысяч. Некомплект артиллерийского парка, а также боеприпасов.
Лукомский отложил указку и вынул из папки несколько листков.
– Штабом подготовлены приказы, направленные на усиление участков предполагаемых ударов за счет резервов Ставки и спешной переброски подкреплений с других фронтов.
Генерал положил листки на стол перед главковерхом:
– Прошу подписать.
Во время всего этого доклада Лукомский держал себя подчеркнуто сухо.
Корнилов отодвинул листки в сторону:
– Не будем торопиться. Вы не забыли о циркуляре, который я просил подготовить?
– Никак нет. Он среди приложенных бумаг. Корнилов перебрал листки. Нашел. Циркуляр гласил: "При восстановлении порядка в частях, отказавшихся исполнить приказ, до сих пор бывают случаи применения стрельбы вверх. Приказываю подтвердить мое категорическое требование: 1) После того как увещания, уговоры и прочие меры нравственного воздействия не дали желательных результатов, предъявлять неповинующимся частям точные требования, давая на выполнение их кратчайший срок; 2) Раз признано необходимым применить оружие, действовать решительно, без колебаний, отнюдь не допуская стрельбы вверх; за применение таковой стрельбы начальников, допустивших ее, привлекать к ответственности, как за неисполнение боевого приказа.