Заговор генералов

Понизовский Владимир Миронович

Наденька просияла:

— С возвращеньем, Антон Владимирович! — Оглядела его. — Да вы что же не ели, не спали в Москве? Ой как уходило вас!

— Хуже, чем на фронте, — он шутливо провел по мягкому отрастающему ежику ее волос. Она вся подалась на эту невольную его ласку.

— А я…

Он отнял руку. Подумал: «Не надо, девочка…» Отступил:

— А ты и похорошела, и порозовела!

— Порозовеешь!.. Ваши в районной Думе как взяли меня в протирку, так едва успеваю оборачиваться: и сама читай, и других учи, а дядьки в школе во-от какие! Ни аза, ни буки,

крестами расписываются, срам какой… Я вроде и учительницей стала. А еще бумажки ваши партийные по квартирам разноси, да чтоб сторожко — с конспирацией! — со вкусом выговорила она.

— Ого! Да ты ж профессиональной революционеркой становишься!

Девушка вздохнула. Смущенно улыбнулась:

— Там у нас в культурно-просветительном отделе почти одни бабы. Мужики куда-то рассовались, так всем женщины заворачивают. Век таких не видывала! Главной у нас Надежда Константиновна Крупская, жена вашего Ленина. А еще Людмила Ивановна Исупова, тоже в возрасте… Есть и такие же, как я: Софа Шульга с пожилыми работницами занятия ведет, Лиза Пылаева клуб на Металлическом устраивает… А теперь собирается у нас на Выборгской Союз социалистической молодежи, — она сделала ударение на «мо», — как секция молодого Интернационала! Так я тоже записалась…

Он поразился тому, как стремительно входят в сознание Наденьки новые понятия, как вся она отдалась новым интересам.

— Молодчага! Скоро и Сашку своего обгонишь!.. А где Сашка?

— Сейчас нагрею воды, а пока будет греться, на стол соберу. Изголодались, чай, в Москве? А Сашка и ихние вообще весь завод захватили и не дают империалистам вывозить! «Хоть пушками в нас палите!» — и весь сказ. Сашка на «Айвазе» и днюет и ночует. А мама письмо отписала из деревни. — В печи уже гудело, на столе в горнице было накрыто. — А вы-то как?.. Погостюете у нас?..

— Пойду по делам. Если быстро управлюсь, то вечером и на фронт.

— На фро-онт? — она опустилась на скамью.

— А как же? Я солдат. С фронта — и на фронт. Моя батарея там.

Она провела ладонью по глазам, размазала по щеке слезы. Сказала:

— Я с вами.

— Это невозможно.

— Тогда «невозможно», сейчас «невозможно»!..

— Да пойми ты, Наденька, война — это мужское дело. Скоро, судя по всему, там предстоит такая заваруха…

— И женщины ноне идут на фронт! Я сама видала!

— Женский «батальон смерти»? Ужасное зрелище… Знаешь, кем они там станут?..

Она затихла. Будто оцепенела.

— Сейчас помоюсь, перекушу — правда, голоден как волк! — и побегу: у меня еще столько дел в Питере! — бодро сказал он.

На Фурштадтской Антона ждала новая радостная встреча. Переступил порог, а навстречу мужчина: пышные усы, огненно-черные глаза.

— Серго!

— Владимиров?.. Ну, здравствуй! — обнял, отодвинул. — Ишь ты! Грудь в крестах! Как в армии очутился?

— Направлен по указанию Читинского комитета партии прямо с каторги. К сожалению, еще не успел перевоспитать всю армию, чтобы повернула она штыки против министров-капиталистов! — Отказался от шутливого тона: — А вы-то как эти годы, товарищ Серго?..

Они познакомились

в памятном одиннадцатом в Баку. Серго приехал туда из Парижа уполномоченным по подготовке общепартийной конференции, а Путко чтобы проводить за кордон давнего своего друга Камо, который за несколько дней до того совершил невероятный по дерзости побег из тифлисской тюремной больницы. Камо уплыл в трюме парохода в Персию, Антон же стал одним из помощников Орджоникидзе.

— Как я?.. — задумчиво проговорил теперь Серго. — На конференции избрали меня в состав Русского бюро ЦК. Вернулся в Россию, кое-что успел сделать, да нарвался в Москве на Романа Малиновского. Он меня и выдал…

Роман Малиновский… В первые дни после Февральской революции, когда были вскрыты тайники царского департамента полиции, газеты опубликовали списки платных провокаторов охранки. В их числе оказался и он, «товарищ Роман» — делегат Пражской конференции, член ЦК, социал-демократический депутат четвертой Думы. В списке была фамилия и другого провокатора, эмигранта Якова Житомирского — того, который выдал Антона.

— Взяли меня в апреле двенадцатого, а дальше — как обычно: шесть лет, — закончил Серго.

— А что-нибудь о Камо слыхали? Где он, что с ним? В канун конференции Антон встретился в Париже со своим другом. Владимир Ильич и Надежда Константиновна настояли, чтобы Камо сделал операцию — у него был поврежден взрывом бомбы глаз.

— Тоже недолго высидел за границей, подлечился и вернулся — и снова совершил со своими боевиками нападение на транспорт казначейства. Да неудачно. Снова попал в Метехский замок, потом — в Орловский каторжный централ… На днях виделся с ним: выехал на Кавказ.

— Жаль, что мы разминулись!

— Собираюсь и я повидать родные места, женушке показать. Если встречу Камо, передам твои приветы…

— Женились, товарищ Серго? Поздравляю! Но предаваться воспоминаниям и говорить о личном было некогда. Подошел Василий, пожал руку:

— Сейчас состоится заседание узкого состава ЦК. Подготовься: доложишь о московских делах.

На заседании Путко подробно рассказал о самом важном из увиденного и услышанного.

— Московские партийцы очень хорошо поработали, — оценил Яков Михайлович Свердлов, тряхнув копной густых волос. — Организованная ими всеобщая стачка протеста сорвала намерение заговорщиков использовать сборище в Большом театре для провозглашения военного диктатора. Но переворот не отменен, а лишь отложен, и на Государственном совещании произошла коронация контрреволюции. Имя названо. И теперь мы должны быть особенно бдительны.

Дзержинский охватил, помял пальцами подбородок:

— Еще Маркс говорил, что революция идет вперед уже и тем, что создает сплоченную и крепкую контрреволюцию — иными словами, заставляет врага прибегать к крайним средствам и сама в борьбе с ним вырабатывает все более сильные средства наступления. Мы готовы.

— Когда у вас очередное делегатское собрание «военки»?

— Сегодня вечером.

— Наверное, неплохо будет, если товарищ поделится своими впечатлениями и перед представителями частей?..