Заговор, которого не было...
Шрифт:
Ну, да это потом...
А пока, уже не думая ни об убитом Кордине, ни об умирающем где-то под кустами Лебедеве, почувствовав уже радостную эйфорию, делили трофеи.
На троих вышло немало за один заход.
Потом все эти вещи следователи прокуратуры найдут, обнаружат в домах бандитов, у их родственников и друзей, во время обысков (никто не поспешил сдать подаренные краденые вещи), так что можно теперь точно сказать, во что оценили бандиты убитых ими людей:
— магнитофон «Соната» — 85 р.
— кассеты к нему — 65 р.
—деньги — 120 р.
—джинсовая куртка — 160
— часы марки «Слава» — 60 р.
— флакон одеколона «Цветочный» — 20 р.
— карманные часы «Молния» — 20 р.
— магнитофонная кассета — 4 р.
— бумажник — 3 р.
Они ласково трогали вещи, добытые в «бою», спорили, кому что останется, по-шакальи грызлись между собой, стремясь преувеличить свою роль в банде, в убийстве, доказывая, что именно ему должна принадлежать та или иная вещь.
Когда еще продадут они машину в азербайджанском ауле, когда получат поделенные за нее деньги, — а тут вот — свеженькое, только что отнятое добро. Им так приятно обладать: было не твое, а вот уже твое. И надо-то только и всего — сдавить удавку, ударить ножом, заточкой, пнуть...
Пройдет время, и жадность подведет бандитов. Все эти вещи найдут. И будут они свидетельствовать против трех нелюдей на людском суде. Опознанные родными и друзьями Кордина и Лебедева, эти вещи будут свидетельствовать против убийц тогда, когда сами они этого никак ожидать не будут.
Если бы я писал роман, а не строго документальную повесть, то, скорее всего, не решился бы дать этот эпизод. Критики порой и так называют некоторые мои романы, написанные на основе конкретных уголовных дел, криминальной фантастикой — уж больно неожиданны и нереальны некоторые детективные их обстоятельства. Что было бы, если бы в романе я написал, что изрезанный бандитами, избитый, истекающий кровью Лебедев выжил?
В первых эпизодах этой повести чудом выжил астраханский милиционер Ильдар, теперь вот Лебедев... Ну, одно чудо, это понятно, а два? Это уже писательская фантазия. Но материалы уголовного дела 21/3027 — вещь совершенно реальная, не придуманная. И факт сей легко проверить. Все обстоятельства дела, детали, вешдоки, даже обрывки фраз, сказанных тем или иным участником драмы и сохраненные протоколами допросов, все говорит о реальности происходящего. Изменены только фамилии и некоторые обстоятельства жизни героев до начала «боевых действий» банды Ахтаевых... Так что читателю придется поверить: Лебедев тоже остался жив.
Тяжело раненый, — медики потом насчитают множество ранений, от которых он по всем показаниям должен был умереть, — он остался жив.
Он останется жив и выступит на процессе свидетелем обвинения.
Самые обыкновенные, казалось бы, люди — и Ильдар, и Лебедев. Не герои. И выжили они не во имя какой-то высокой цели. Просто мы и сами не всегда знаем, какой огромной силой, жаждой жизни обладает человеческий организм.
Обычные люди. Обычная жажда жизни. И стремление вернуться к своим женам, детям, родителям. Извечные инстинкты человеческие. Какая в них сила... Поразительно. Судите сами:
«В теле Лебедева обнаружена колото-резаная рана живота с повреждениями печени, ранение квалифицируется как опасное для жизни.
Ему б умирать, а он жил.
Где прошел, где прополз несколько километров по лесу, добрался до деревни, постучал в ближайшее окно.
К окошку прильнуло бородатое лицо мужика средних лет.
— Тебе чего, парень? Поздновато уж в гости ходить.
— Помоги, слышь, друг. Порезали меня сильно. Вот-вот отключусь, а сознание потеряю, весь кровью изойду. Меня б перевязать, да «скорую» вызвать.
— Ишь ты, и впрямь весь в крови, — распахнул, не боясь, в холодную октябрьскую ночь окно селянин. — Стой там, сейчас выйду.
Помог взобраться по ступенькам, уложил на постель, наскоро перевязал раны живота и груди, дал напиться. Но лишь глоток. Не знал, какая рана, а от отца, ветерана, слыхал, что при ранениях живота пить нельзя давать. Да хорошо, раненый сознание потерял, ничего уж не просил. Но жил. Так что не похоронную команду вызывать надо было, а врача. Рана в груди пугала больше — кто ее знает, что задела. Может, и сердце или кровеносные важные сосуды. Но, судя по тому, что кровь, а ее, должно быть, за время пути, где на карачках, где ползком, потеряно немало, значит, либо лишь вяло текла, — ранения не так серьезны, как казалось, либо уж вся кровь вышла. Кто судьей возьмется быть? Ясно, что не бригадир полеводческой бригады. Врача надо, врача.
Оставив притихшего Лебедева, селянин бросился в колхозное правление — это тоже бежать в темноте с километр. Там телефон, на счастье, был. Оттуда он «скорую» из города и вызвал.
— Свидетель Абрамкин, расскажите суду обстоятельства интересующего нас дела. Итак, что произошло в ночь на 28 октября?
— В ночь на 28 октября я спал, жена уехала к матери в соседнее село, с ребятишками. Я был в избе один. Может, если б семья, и побоялся бы открыть, а так — рисковал собой. А мужик я крепкий.
— Свидетель, вы не о себе, а об обстоятельствах дела.
— Так я и говорю об обстоятельствах. А обстоятельства были такие. Покурил я и прилег: темно уж на дворе. Слышу, будто кто скребется в стекло.
— Ставни были открыты?
— Ставни? Конечно. А окна были закрыты. Холодно уж. Октябрь. Я к окну. А там за окном — человеческое лицо окровавленное.
—Дальше? Каковы были ваши действия?
— А какие тут могут быть действия, гражданин судья? Человек помирает, помогать надо.
— Что он вам сказал, когда увидел?
— Да что-то вроде «пусти, меня зарезали, умираю, замерзаю, спаси Христа ради», — вот так вот, вроде этого.
— И что вы сделали?
— Я вышел на улицу. А он уж лежит. Сознание потерял.
— И что дальше?
— Дальше я его поднял, на себе в избу втащил, уложил, а сам побежал в колхозное правление.
— Зачем?
— Так «скорую» вызвать... Телефон только там и есть.
— «Скорая» когда пришла?
—Я так полагаю, через час; да тут быстрее и не добраться. Тем более, немного поплутали они, не сразу нашли, где к нашей деревне сворачивать с шоссе.