Заговор красного бонапарта
Шрифт:
Потом Таня вздохнула.
— Да, конечно… Много в нашем прошлом крови и несправедливости. Страшное время было. Средние века… Но кто, например, знает, что мы, русские, сожгли в те времена на Кострах только 14 человек?.. А какой-нибудь Великий инквизитор Торквемада хвастался, что он сжег — «очистил огнем» — двадцать пять тысяч человек!.. Пусть и у нас в русском прошлом есть кровавые пятна, а все-таки… Все-таки прекрасна наша русская Москва. Помнишь, Миша, как Лермонтов чудесно писал:
Над Москвой Великой, златоглавою, Над стеной Кремлевской, белокаменной, Из-за дальних лесов, из-за синих гор, ПоАх, как жаль, что этот поэтический бриллиант не переложен на песню. Как хорошо бы спеть, как вот:
Не даром дышит вся Россия Дыханьем Матушки Москвы, —тихо пропела девушка.
— Говорят — нет Франции без Парижа, — продолжала она. — А какая может быть Россия без Москвы?..
Москва, как много в этом слове Для сердца русского слилось, Как много в нем отозвалось…Мелодичный голос девушки прозвучал особенно тепло в мягком сумраке наступившей ночи.
— Спасибо тебе, Миша, за рассказ. Я тоже многое читала про историю России — и старые книги, не советского издания. Иначе — как же правду узнать?.. Хорошо сказал Никитин:
Уж и есть за что, Русь великая, Полюбить тебя, назвать матерью, Встать за честь твою против недруга, За тебя в бою сложить голову…— И вот, когда вспомнишь, что после татар в этом Кремле, нашем Кремле, хозяевами — пусть на время — были поляки, подбирались шведы и залезли французы, — зло берет. Правда, поляков быстренько выставили и после Смутного времени с новым Царем стала крепнуть и расти Русская Земля. Были, конечно, и тревоги и смуты — где их не было? Вот на этой самой площади Петр Великий сурово расправился со стрельцами, пытавшимися подорвать единство страны междоусобиями. Сколько голов катилось здесь! Красную площадь, пожалуй, вымостить этими черепами можно было бы. Вот на этой кремлевской стене (приятели оглянулись на суровый темный силуэт высоких стен и башен Кремля) у каждого зубца была просунута балка, на которой повесили по два стрельца. Жуть берет, когда вспомнишь о том времени. Но зато после прогремела Полтава, и укрепленная и объединенная Россия вышла в ряды европейских держав. Пусть были потом Емелька Пугачев и декабристы — державного хода Империи это не остановило… Да, да, Миша. Ты не удивляйся, что я так о прошлом России говорю. Я не верю какому-нибудь Покровскому, что в нашем прошлом все только кровавое и страшное было. Нет, было и гордое и светлое. А если лилась кровь, то она лилась — несмотря даже на ошибки — для блага страны… Ты знаешь, Миша, мы русские не любим крови. Для нас кровь — это боль. Боль это — жизнь. Жизнь это — душа. А душа — это какая-то искра внутри каждого… Вот сто семьдесят миллионов человеческих душ-искр — это и есть Россия. А пролитая кровь — это цемент, связывающий нас, теперешних, с прошлым и будущим… Вот почему Россия — в нашей душе, а не на паспортной бумаге…
Пенза поднял на девушку блестевшие интересом и симпатией глаза и мягко коснулся ее руки.
— Да ты совсем поэтесса, милая Танюша! Сколько у тебя огня и любви к России!
— Ну, а как же иначе? — просто ответила девушка. — Разве
Искренность этого девичьего чистого и светлого порыва тронула даже суровое сердце Пензы. Он взял руку Тани, лежавшую у него на плече, и ласково провел ею по своей щеке. Девушка смущенно улыбнулась, мягко отняла руку и, сделав над собой усилие, продолжала:
— Да, много крови тут было… Последние казни здесь производил Наполеон, карая оставшихся московских жителей за то, что они предпочли опустошение и пожар столицы безусловной и унизительной сдаче на милость победителя.
Нет, не пошла Москва моя К нему с повинной головою… Не праздник, не прощальный дар, — Она готовила пожар Нетерпеливому герою…Когда-то все пылало вокруг этой площади. А с высоты кремлевской стены мрачно глядел властелин всего мира на этот пожар, с дымом которого меркла его слава:
Зачем я шел к тебе, Россия, Европу всю держа в руках?.. Теперь с поникшей головою Стою на кремлевских стенах, —опять пропела Таня.
Наполеон сорвал крест с Ивана Великого, взорвал стены Кремля, но не спас этим себя. Через эту же площадь уходили французские солдаты в свой последний поход-отступление. А потом… Потом — век славы и величия. Не было уже крови, не было тут казней, а только парады, празднества и музыка. И только в начале этого века услышала опять Красная площадь взрывы бомб революционеров и стоны раненых. Тут погибли великий князь Сергей и много царских сановников, которые знали, что на них идет охота, но оставались до конца, до смерти на своем посту… И еще раз, — Бог даст, в последний, — видела эта площадь кровь молодых юнкеров, которые в 1917 году пытались защищать Кремль… И с тех пор — отдых от крови… Надолго ли? Навсегда ли?..
Голос Тани прозвучал едва слышно, словно она спрашивала что-то Высшее, что руководит судьбой людей и что слышит даже несказанные слова… Пенза с искренней ласковостью мягко обнял ее колени и положил свою голову на мягкое тепло женского бедра. Взволнованная своим же рассказом девушка почти не заметила движения рабочего. Ее глаза были устремлены на темный силуэт Кремля и мысли были далеко от действительности. После нескольких минут молчания Пенза тихо сказал:
— Видно, что для тебя все это живое и родное…
— Ну, а как же иначе, Миша? — повторила Таня. — Это же все наше, понимаешь, НАШЕ, русское, что ближе всего связано с нашим сердцем. Наши и боль, и гордость, и стыд, и слава, и кровь… Все наше. Помнишь в марше Буденного:
Никто пути пройденного У нас не отберет.Тысячу лет идет уже Россия по этому пути. Русскому пути…
_Но ведь… Но ведь теперь армия, которая проходит по этой площади на парадах, уже не русская, а красная?
Пенза задал этот вопрос с несколько провокационными целями — увидеть реакцию советской девушки на такую фразу. Реакция оказалась яркой. Таня выпрямилась, как от удара электрического тока, и отстранила от своих колен голову рабочего.
— Как ты так можешь говорить, Миша? — с упреком вырвалось у нее. — Ты вот в гражданскую войну людей, русских людей, убивал. Так ведь не для славы Интернационала, а для блага нашего же народа, для установления народной власти, чтобы выкинуть иностранцев и тех, кто завел страну в тупик. Разве, например, теперь ты охотно поехал бы в Испанию проливать свою русскую кровь за испанцев и какой-то там «мировой пролетариат»?