Заговор небес
Шрифт:
– Так что на той вечеринке вас, – подытожил я, – объединяли только воспоминания…
– Дело не в этом, – поправила меня Катюша; она сидела напротив меня за столом в своей кухне: локти на столе, ладонями подперла голову. – Вопрос в том, почему мы вдруг объединились теперь – физически?
– А кто придумал эту вечеринку у Валентины в особняке? – спросил я.
– Она, Валентина… Да, кажется, она сама.
– Почему – именно сейчас?
– Н-ну, не знаю… Ностальгия, может быть… И потом – ей скучно… Сидит себе дома, с сыном и этим
– Вас лично на вечеринку приглашала она?
– Да.
– По телефону?
– Да.
– Вы с Валентиной вообще часто созваниваетесь?
– Да нет… Может, раза два-три в год…
– По чьей инициативе?
Катя пожала плечиком.
– Обычно звонила она. Но иногда и я… Когда… – она сделала паузу и закончила совсем не так, как, почудилось мне, спервоначалу хотела, – когда бывало скучно.
Я был готов поклясться, что на самом деле она хотела сказать: «…Когда поругаюсь с мужем». Это меня, непонятно отчего, порадовало. Выходит, даже с таким воплощением мягкости, всепрощения и любве (именно любве!), как господин профессор Дьячков, можно иногда ссориться.
– Вспомните, Катя, – продолжил я опрос, – какими в точности словами Валентина приглашала вас к себе?
– Well… [17] – она задумалась. – Мне кажется, она сказала: что-то мы давно не виделись…
– Так… – поощрил я ее. – И что?
– Давай, сказала она, соберемся командой…
– А вы что, – перебил я ее, – когда-нибудь все вместе уже собирались? После того, как бросили прыгать?
– Я уже говорила. Собирались. Но очень давно. И редко. Мы быстро поняли, что без прыжков наши встречи не имеют смысла.
17
Здесь: «Ну…» (англ.).
– Извините, я перебил вас… Так что еще все-таки тогда сказала Валя? Дословно?
– Давай встретимся… А нет! – вдруг вспомнила Катя. – Еще она сказала: «Мы тут поговорили и решили, что нам хорошо бы собраться…»
– Поговорили? С кем?
Катюша наморщила лоб.
– Мне кажется, с Машей… Они, Машка с Валей, вообще последнее время были ближе всех друг другу… Из нашей четверки, я имею в виду…
– Так, значит, – в лоб спросил я, – на самом деле идея встретиться, может быть, изначально исходила – от Маши?
– Может быть… – протянула Катя. Потом спохватилась: – Неужели вы думаете, что – Маша?.. Нет, не может быть!..
– Я не знаю, что думать, – жестко сказал я. – Но у меня есть факты. И у вас они тоже есть. На троих из четверых участников вашей команды были совершены покушения. Одно из них удалось. Жива и невредима пока только Мария… Вы ей, кстати, звонили?
– Да. Но никто не подходит.
– Катя, – мягко сказал я, – Екатерина Сергеевна, давайте с вами подумаем: кто и почему мог бы желать вашей смерти? Вашей – я имею в виду всех четверых?
– Вы
– И – что?
– Понятия не имею, – она покачала головой. – Ни малейшего понятия…
– Давайте пофантазируем, – предложил я, посмотрев прямо в ее прекрасные голубые глаза. – Давайте! Принимаются любые версии, даже самые невероятные…
– О, brainstorm… – слабо улыбнулась она и перевела для меня: – Метод мозгового штурма…
– Да, что-то вроде…
Она усмехнулась, взяла сигарету, прикурила, откинулась на кухонном диванчике, выпустила дым и посмотрела мне прямо в глаза:
– Что ж, давайте попробуем…
– Может быть, – начал я, – вы, все вчетвером, знаете чью-то тайну?.. Такую тайну, за которую – убивают?
Она прикрыла глаза, затянулась. Выдохнула дым, сбросила пепел.
– Какую? О чем?
– Не знаю. Думайте.
Она долго молчала, потом неуверенно сказала:
– У Маши сын неизвестно от кого…
– Так, – подбодрил я ее, – и вы не знаете, кто его отец? Что он?
– Нет, – покачала головой Катя. – Машка никогда о нем ничего не рассказывала. Когда заходил разговор – замыкалась, отвечала грубо или отшучивалась…
– И никто на аэродроме об отце мальчика ничего не знал? Даже вы трое?
– Нет. Я думаю, нет. Наверно, если б знала хотя бы одна из нас – мы бы все сразу узнали… Это была бы сенсация… Но Маша никогда, никому и ничего не говорила…
– А что, если об этом вдруг недавно узнала Настя? Или Валя?.. Или – они обе?
– Но я-то – ничего не знала! Зачем же на меня-то охотиться?! – вдруг выкрикнула Катя, и я понял, как, несмотря на внешнее спокойствие, напряжены ее нервы.
– А вы ведь знакомы с мальчиком? – утешающе сказал я. – С сыном Маши?
Катя встала, плеснула себе из графина воды, выпила залпом, затем снова уселась против меня.
– Извините… Да, я, конечно, с мальчиком знакома… Мы все были знакомы… Он рос на аэродроме…
– Ну, и что он собой представляет?
Катя скривила губы.
– Шкодлив. Замкнут. Отчасти асоциален… Но, – спохватилась она, – тогда ему было лет восемь, может, десять… И не видела я его лет восемь… Так что не знаю, как он сейчас… Судить не берусь…
– Сколько ему нынче получается годков?
Екатерина Сергеевна прищурилась, припоминая.
– Лет семнадцать. А то и восемнадцать.
– Он живет с матерью?
– Да, кажется, с ней, с Мэри… Где ж ему еще жить?
– Скажите, – внезапная бредовая идея пришла мне в голову, я даже сперва не хотел ею делиться – но «brainstorm» так «brainstorm», – а мог он, этот юноша, вдруг начать мстить – вам и вашим подругам – за какие-то обиды, подлинные или мнимые?
– Мог ли? – переспросила она, усмехнувшись. – Если у него не все в порядке с головкой – то мог. Наверно, мог… Хотя, видит бог, никаких обид не было… Какие обиды у восьмилетнего мальчика?..