Заговор патрициев, или Тени в бронзе
Шрифт:
Беда случилась быстро, как это обычно и бывает.
Нерон свернул направо. Там у ночлежки стоял привязанный осел развозчика, сильный молодой самец с гладкими лоснящимися ушами и подвижным задом: Нерон сразу заметил его огромную жизненную энергию.
Повернувшись, бык с силой ударил повозку о галерею кондитера. Нас удержала масса свинца, так что он вырвался на свободу. От его радостного мычания свалилось четыре ряда кровельной черепицы. Под копыта полетела глиняная посуда, когда Нерон бросил нас и понесся через лавки с гончарными изделиями той особо изящной величавой поступью быка на свободе, высоко поднимая копыта, весь готовый остановиться на месте и выставить рога, если к нему ктонибудь приблизится. Те части его тела, которые не должны быть
На балконы первого этажа вывалили женщины. В колоннадах на улице маленькие дети в ужасе завизжали и замерли на месте, очарованные этой сценой. Я схватил веревку, которую мы держали для того, чтобы накинуть на рога быка, и прыгнул за ним, достигнув Нерона как раз в тот момент, когда он встал на дыбы и упал на своего нового друга. Молодой Нед захрипел и, изнасилованный, завизжал. Какойто сбитый с толку парень из столовой схватил Нерона за хвост. В следующую минуту из меня выбили последнее дыхание, когда сношающийся тысячефунтовый бык вертелся, пытаясь освободить свой хвост, и откинул меня к стене ночлежки.
Стена, сделанная из дешевой каменной кладки в каркасе из лозы, прогнулась подо мной настолько, чтобы я смог избежать переломов.
Я отлетел от стены дома в дожде из штукатурки и пыли. К тому времени Ларий бросался из стороны в сторону, выкрикивая бесполезные советы. Что мне действительно было нужно, так это портовый кран. Я мог бы убежать и спрятаться, но пятая часть этого безумного бычины принадлежала Петронию Лонгу, моему лучшему другу.
Люди пытались спасти Неда всем, что попадалось под руку. В основном они по ошибке попадали по нам с Ларием. Мне в лицо резко выплеснули ведро воды (или чегото другого), а тем временем мой племянник получил опасный удар по самой чувствительной части шеи. Осел пытался лягаться задними ногами, както демонстрируя характер, но когда бык подмял его под себя, он мог настраиваться лишь на неприятную неожиданность.
В момент славы Нерона нас спасла удача. Ноги его жертвы сдались. Осел и бык упали на землю. Дрожа, Нед поднялся с бешеными глазами. Я быстро накинул веревку на заднюю ногу Нерона, Ларий уселся ему на голову, и наш большой мальчик неистово боролся под нами — потом совершенно неожиданно сдался.
Мы должны были стать героями часа. Я ожидал требования компенсации за поврежденные фасады торговых лавок и, возможно, иска по какойто менее известной отрасли брачного права Августа, за то, что мы разрешили тягловому животному внебрачно овладеть ослом. То, что произошло, было гораздо интереснее. Стражник с Декуманус максимус заметил, что мы кричали на нашего быка императорским именем. Мы уверяли его, что он ослышался. Мы звали Нерона «Пятнышком»; этот дурак проигнорировал нас. Мы назвали Нерона «Нероном», и он проигнорировал и это тоже, но, по видимому, это не имело значения.
Нас с Ларием обоих арестовали. За богохульство.
XLIII
Карцер для бродяг был переделанным магазином сбоку от храма.
— Ну, он новый! — сдавленно засмеялся я.
К моему племяннику снова вернулся тот прежний угрюмый вид.
— Дядя, как вы собираетесь рассказать моей маме, что я был в тюрьме?
— Думаю, это будет очень трудно.
Тюремный надзиратель был дружелюбным нескладным человеком, который делился своим обедом. Его звали Росций. У него была седая борода в форме лопаты и бакенбарды по бокам; благодаря его общительному поведению, мы узнали, что Геркуланум был захудалым городком, где часто арестовывали невинных приезжих. У Росция был подвал, куда он бросал любого, кто хоть чутьчуть казался неместным, но мы удостоились чести быть прикованными к скамейке, где он мог с нами поболтать.
— Знаешь сенатора по имени Крисп? — спросил я, главным образом пытаясь впечатлить Лария моим невозмутимым профессиональным мастерством.
— Нет, Фалько. — Тюремщик был из тех людей, которые сначала говорят, а потом медленно думают. — Не Ауфидия Криспа?
— Ты в последнее время его не видел?
— Нет, Фалько. — Он подумал; потом на этот раз предпочел осторожность.
Ларий видел, что дела шли безрезультатно.
— Покажите Росцию ваш паспорт! — Я показал; Росций прочитал и вернул мне.
Ларий в отчаянии закрыл глаза. Я снова передал паспорт Росцию.
— Ага! — сказал он, не поняв, в чем дело, но заметив, что здесь мог быть какойто смысл.
— Росций, друг мой, ты мог бы направить его магистрату? Если там будет человек по имени Эмилий Руф, то лучше отдай ему. — Это все еще вызывало у меня внутренний протест, но где бы ни взял свой обед тюремный надзиратель, там было холодное мясо, которое ужасно почернело по краям. Наши родственники были слишком далеко, чтобы посылать провизию. Я посчитал, что у меня было примерно три часа, прежде чем голодный желудок моего племянника окажет побочный эффект на его очень плохое поведение.
Росций отправил паспорт другу Елены. Мы по очереди пили из его бутылки и все слегка опьянели.
Ближе к концу спокойного дня появилось двое рабов, чтобы сказать, что одному из нас, заключенных, придется остаться в тюрьме, а другой может пойти с ними. Я объяснил Ларию, что заложником придется побыть ему, поскольку Руф был другом моего друга.
— Только поторопитесь, хорошо? — проворчало сокровище Галлы. — Я мог бы слопать целую тарелку бобов из Байев!
Дом Эмилия Руфа выглядел скромно, хотя у него, наверное, была еще куча великолепных архитектурных произведений в других местах. В этом царила атмосфера непосещаемого музея. Дом был обставлен в тяжелом стиле: настенные изображения сцен различных битв и роскошная остроконечная мебель, расставленная по всем правилам, на которую я никогда не осмелился бы сесть, чтобы случайно не сдвинуть ножку с места. В этом доме не было детей, или домашних питомцев, или струек фонтана, или живых растений. Если на таких мрачных лакированных потолках и водился геккон, то он не высовывал голову.
Его честь сидел на солнечной террасе, где, по крайней мере, распространялся беспорядок, который появляется на большинстве террас. Ее обитатели воспитанно беседовали, хотя когда я, волоча ноги, вышел на солнце, они воспользовались случаем и прекратили разговор. После трудного дня, полного усилий не заснуть в суде, Руф расслаблялся на всю катушку, прижав к груди большой кубок: обнадеживающий знак.
С ним была худенькая аристократка, должно быть, его сестра, и еще одна девушка. Они разместились за плетеным столом, на котором стояла неизменная тарелка с выпечкой. Сестра магистрата периодически брала засахаренные фрукты, в то время как ее гостья весело жевала. Это была Елена Юстина. Она оказала мне величайшую честь, позволив оторвать ее от еды.
Это неизбежно: как только прощаешься навсегда, то натыкаешься на девушку, куда бы ты ни пошел. Так что моя сейчас сидела на солнечной террасе в Геркулануме и слизывала толченый миндаль со своих пальчиков, с соблазнительным пятнышком меда на подбородке, которое я бы сам с удовольствием слизнул.
Елена была одета в белое, как мне нравилось, и сидела очень тихо, что мне не нравилось. Она игнорировала меня, хотя я не собирался изза этого терять силу духа.
Знаменитый Секст Эмилий Руф Клеменс, сын Секста, внук Гая, из Фалернской трибы; трибун, эдил, почетный жрец и в настоящее время претор, облокотившийся на спинку своей кушетки; я смутился. Меня приветствовала отлично выполненная копия Аполлона Праксителя. Если бы я поставил его на постамент без одежды и с задумчивым выражением лица, Гемин тотчас же купил бы его. Классические черты лица, напористый ум, очень светлый цвет лица в редком великолепном сочетании с невероятно темными карими глазами. Друг Елены Юстины обладал настолько приятной внешностью, что мне хотелось плюнуть на него и посмотреть, не смоется ли эта красота.