Заговор патриотов
Шрифт:
– Не дурак, не дурак, - повторил Краб.
– Не обижайся, Фитиль. Сейчас мы что-нибудь для тебя придумаем. Политикой не хочешь заняться?
– Какой политикой?
– удивился Томас неожиданному вопросу.
– Большой! У нас в Эстонии все большое, потому как сама Эстония с комариный хер. Нам понадобится свой депутат в рийгикогу. Как ты на это?
– В парламенте?
– изумленно переспросил Томас.
– "Вам" - это кому?
– Нам - это нам. Дойдет до дела, узнаешь.
– И что я буду делать в рийгикогу?
– Да что
Томас задумался. Предложение было в высшей степени необычным. Депутат рийгикогу. Ничего себе. Томас никогда и думать не думал ни о какой политической карьере. С другой стороны, почему бы и нет? Среди старых козлов, которые сейчас заседают в парламенте, он выглядел бы, пожалуй, не худшим образом.
– Решайся, решайся, - поторопил Краб.
– Глядишь, со временем и президентом станешь.
– Даже не знаю, - проговорил наконец Томас.
– Ты уверен, что я подойду?
– А это мы сейчас узнаем, - пообещал Краб и нажал клавишу интеркома. Роза Марковна, зайдите, пожалуйста, в гостиную, - бросил он в микрофон и объяснил Томасу: - Роза Марковна Штейн. Мой главный менеджер. По кадрам и по всему. Сука страшная. Но дело знает. Переговоры ведет - я тащусь. Доктор социологии, между прочим. И знает шесть языков. Шесть! Зачем одному человеку знать столько языков? Не понимаю.
Роза Марковна оказалась грузной седой еврейкой в бесформенной черной хламиде до пят. Ей было, пожалуй, под шестьдесят. В молодости она была, вероятно, красавицей. Остатки былой красоты и сейчас сохранились на ее высокомерном патрицианском лице. Выражение "сука страшная" подходило к ней как нельзя лучше, потому что она была лишена главного, что делает женщину женщиной, - сентиментальности.
При ее появлении Томас встал, как и полагается воспитанному человеку при появлении дамы, и слегка поклонился. Сочтя свои светские обязанности на этом исполненными, он опустился в кресло, с любопытством ожидая, что будет дальше.
– Томас Ребане, - представил его Краб.
– Мой старый друг.
Роза Марковна внимательно посмотрела на Томаса. Очень внимательно. Гораздо внимательней, чем того требовали обстоятельства. Томас даже почувствовал себя неуютно под ее взглядом.
– Мечтает о политической карьере, - продолжал Краб.
– Как, по-вашему, есть у него шансы?
Она без приглашения подошла к бару, плеснула в бокал джина "Бефитер". Водрузив толстый зад на край журнального стола, сделала глоток, закурила коричневую сигарету "More" и только после этого, как бы приведя себя в рабочее состояние, кивнула Томасу:
– Встаньте, молодой человек. Повернитесь. Пройдите до окна и обратно. Еще раз - медленней. Спасибо, - сказала она, когда Томас исполнил ее приказы.
– А теперь скажите что-нибудь.
– Что?
– спросил Томас.
– Да любую глупость, потому что ничего умного вы не сможете сказать при всем желании.
Томас разозлился.
–
– Вам, вероятно, кажется, что у меня не много принципов. Но теми, что есть, я дорожу. И потому я не могу ответить вам так, как вы того заслуживаете.
Роза Марковна усмехнулась.
– Неплохо, - оценила она.
– Еще что-нибудь. Можно не обо мне.
– О политике, - подсказал Краб.
– Запузырь что-нибудь забойное.
– Стас Анвельт!
– неодобрительно произнесла Роза Марковна.
– Извиняюсь, - спохватился Краб.
– Я имел в виду: пусть скажет что-нибудь о политике.
– О политике?
– переспросил Томас.
– Ноу проблем. Господа депутаты! Я убежден и хочу убедить в этом всех вас, что любые намерения правительства сделать что-либо для блага народа должны пресекаться в самом зародыше и даже рассматриваться как государственное преступление. Ибо все, что правительство делает для блага народа, оборачивается бедами для народа. И чем энергичней действия правительства, тем больше они приносят бедствий. Таков опыт нашей новейшей истории, таков опыт наших прибалтийских соседей, таков опыт России. Правительство национального бездействия - вот каким я вижу наш высший орган исполнительной власти.
Роза Марковна засмеялась.
– Очень неплохо. Даже не ожидала. А по психофизике - классический эстонский тип: судак снулый. Оказывается, если ему задницу подскипидарить, можно что-то и выжать. Но нельзя же скипидарить все время.
– Почему нельзя?
– возразил Краб.
– Все можно, если нужно.
– Нет, Анвельт. Для политического деятеля главное - воля к власти. А у вашего друга воля только выпить и затащить в постель какую-нибудь шлюху. Я могу, конечно, с ним поработать, но результата не гарантирую.
– Поработайте, - кивнул Краб.
– Считайте, что это моя личная просьба.
– Цель?
– Парламент.
– Серьезное дело, - заметила Роза Марковна и обратилась к Томасу: Судимости? Отсидки? Только не врите.
– Была одна, - ответил за Томаса Краб.
– По сто сорок седьмой, полгода.
Роза Марковна допила джин и безнадежно махнула рукой.
– С этого надо было начинать! Парламент! Какой парламент? Со статьей о мошенничестве? Он проиграет выборы последнему дебилу!
– Можно представить это как преследование КГБ, - предложил Краб.
– За все эти дела: права человека и все такое.
– Пустой номер. Диссидентам давали 70-ю. И они все друг друга знают. В России это могло бы пройти, у нас - нет. Так что политическая карьера вашего друга закончилась, не начавшись. Но он, как мне кажется, не очень этим расстроен. Не так ли, Томас?
– А с чего мне расстраиваться?
– ответил Томас.
– Расстраиваются, когда что-то теряют. А у меня и не было ничего. Так что ничего я и не потерял, заключил он и махнул еще "Джонни Уокера", проявив тем самым верно подмеченную Розой Марковной волю к этому делу.