Заговор против мира. Кто развязал Первую мировую войну
Шрифт:
Цареубийство не являлось целью Григорьева, и такое обвинение на следствии ему не предъявлялось. Но факт ареста террориста непосредственно перед встречей с царем наверняка был должным образом обыгран Плеве при докладе Николаю II. Плеве, разумеется, не делился лаврами с подчиненными, да Лопухин и Зубатов этого и не заслужили, прозевав решающую роль Гершуни. Зато Плеве извлек пользу и из Гершуни, оставшегося на свободе: перепуганный царь обещал озолотить того, кто арестует Гершуни.
После доклада Николаю II, Плеве вызвал Зубатова, показал ему фотокарточку Гершуни на своем столе и заявил,
Для Лопухина и Зубатова открывалась перспектива к полной реабилитации.
Первоначальная реакция Лопухина и Зубатова на двурушничество Азефа была крайне агрессивной. Искренность поведения этих двоих в данный момент не вызывает сомнений: оба заботились о немедленном прекращении терроризма – запомним это обстоятельство! Лопухин не скрыл недовольства Азефом в письме к Ратаеву. Но как бы Зубатов и Лопухин не были недовольны Азефом, все их претензии пока сводились лишь к недостаточной откровенности агента, утаившего и исказившего немало значительной информации.
Но рычагов воздействия на него было крайне мало: как привлечешь шпиона к ответственности за то, что он плохо шпионит? Убавить ему зарплату? Но шпионаж с риском для жизни – занятие, в основе которого может быть лишь личное стремление и усердие. Шпионы, действующие из-под палки, используются очень часто, но такая ситуация редко может продолжаться долго и в маскимальной степени способна приводить к срывам в работе агента, совершенно непредсказуемым для его руководителей.
Зато нетрудно было выдать его революционерам: Зубатов, немедленно осуществив арест близких к нему лиц, в том числе – Л.А.Ремянникову, игравшую роль связной между Азефом и Гершуни, четко дал почувствовать Азефу такую перспективу. Отсюда все же следовало, что привести Азефа к порядку для Зубатова не составляло труда – это было ясно им обоим.
Это создало для Азефа двойную угрозу: бросало на него тень подозрений в связи с арестом товарищей и одновременно ставило его в поле зрения прокуратуры, от которой трудно было скрыть крупную революционную роль Азефа после ареста ряда близких к нему лиц. Последнюю угрозу пришлось уже ликвидировать самому Лопухину, используя свое личное влияние в прокуратуре.
Это произошло уже после встречи Лопухина с Азефом, устроенной Зубатовым, и выяснения отношений между ними лично. Азеф оправдывал необходимость дозировать передаваемую информацию теми топорными методами, которыми действовала полиция, ставя его под подозрения революционеров – и убедительность его доводов нельзя было не признать: у Лопухина и Зубатова у самих была нечиста совесть в этом отношении. Так что взаимные претензии как-то уравновесились. Азефа же было решено от греха подальше отправить за границу в помощь Ратаеву. Это решение было, очевидно, скоропалительным и быстро подверглось коррекции.
Однако, несмотря ни на что, Гершуни не был выдан Азефом.
Почему?
В 1912 году Азеф, оказавшийся на покое, встретился
Невероятная история и вошла в канонизированную биографию Азефа.
Легко понять ее фантастичность: если бы Зубатов не был уверен, что Азеф может выдать Гершуни, то не о чем было торговаться. Если же Зубатов знал, что Азеф может выдать Гершуни (а это было именно так), то, с одной стороны, ему не так уж трудно было выбить из начальства эти 50 тысяч (Николай II был уверен, что речь идет о спасении его собственной драгоценной жизни); с другой стороны, он легко мог принудить Азефа не торговаться, а довольствоваться тем, что ему дадут (ведь Зубатов, способный выдать Азефа революционерам, держал в руках его собственную, Азефа, драгоценную жизнь). Так что особых возможностей для выбора у Азефа, казалось бы, не оставалось.
Почему же, тем не менее, Гершуни не был выдан Азефом?
5.4. Крах «Зубатовщины».
В это время (в феврале-марте 1903 года) переменилось отношение Плеве к Зубатову и его политике.
Борьба с БО, казалось, подходила к концу; основные террористы были изловлены, дело оставалось только лично за Гершуни. В отношении последнего Плеве продолжал давить на Зубатова; заинтересованность царя, которой заручился Плеве, не оставляла для Зубатова возможностей маневрировать.
Но не только355 590 в руках Зубатова была теперь судьба Гершуни: приметы последнего были хорошо известны, приказ об аресте оставался в силе, а слух о намерении царя озолотить отличившегося заставлял каждого полицейского и жандарма стремиться к поимке легендарного террориста – именно это позже и привело к аресту Гершуни. Теперь Зубатов был не так нужен Плеве, как раньше.
Поначалу не выступая прямо против политики Зубатова и пока не угрожая его профсоюзным мероприятиям, Плеве, опираясь на то крыло своих подчиненных, которое олицетворялось фон Валем, начал проводить свою собственную линию.
13 марта 1903 года уфимский губернатор Н.М.Богданович распорядился открыть огонь по демонстрации забастовщиков в Златоусте; итог – 69 убитых, 250 раненых. Кроме того, что это само по себе было подлым и кровавым преступлением, это еще был и прямой вызов Зубатову. Но это еще был и вызов Боевой Организации. Последний был принят: во второй половине марта Гершуни и Азеф в течение нескольких дней совещались в Москве – Богдановича было решено убить.
Два оставшихся руководителя БО по-новому поделили обязанности: Азеф должен был поехать куда-то в Западный край, разыскать там исполнителей, намеченных Гершуни, и подготовить их к террористическому акту; впервые, таким образом, нити готовящегося покушения оказывались в руках Азефа. Гершуни же ехал непосредственно в Уфу произвести рекогносцировку на месте.
По дороге к своим местам следования оба заехали посовещаться к своим ближайшим сподвижникам: Гершуни – в Орел к Брешко-Брешковской, а Азеф – в Петербург к Зубатову.