Заговор против мира. Кто развязал Первую мировую войну
Шрифт:
Накануне встречи Азефа с Зубатовым 6-8 апреля произошел знаменитый Кишиневский погром: 42 убитых (38 евреев и 4 христианина), 586 раненых и изувеченных, полторы тысячи разгромленных и разграбленных еврейских домов, квартир и лавок.
Азеф не был ни верующим евреем (известны его издевательские высказывания в адрес иудейских ритуалов), ни сионистом, но Кишиневский погром – совсем иное дело; этим злодейством были возмущены миллионы людей в России. По свидетельству Зубатова, пересказанному Ратаевым, Азеф «трясся от ярости» [574] –
574
Л.Ратаев. История предательства Евно Азефа. // Провокатор. Л., 1991, с. 152-153.
575
Б.Николаевский. Указ. сочин., с. 77.
После этого, очевидно, «Азеф срочно покидает Петербург в апреле 1903 года» [576] .
Молва приписывала вину за погром лично Плеве, и в этом заведомо было зерно истины. Мало того, виноват был не только Плеве, но и более высшая власть. 14 апреля 1903 года Куропаткин записал в дневнике: «сидел у меня час времени В.К.Плеве. Говорили о беспорядках в Кишиневе и Кронштадте. Как и от государя, я услышал от Плеве, что евреев следовало проучить, что они зазнались и в революционном движении идут впереди» [577] .
576
Л.Г.Прайсман. Террористы и революционеры, охранники и провокаторы. М., 2001, с. 44.
577
М.Н.Покровский. Указ. сочин., с. 27.
Чисто по фактам Плеве и все его подчиненные, имевшие отношение к Кишиневу, виновны по меньшей мере в попустительстве: погром нужно было предвидеть, начиная с февраля, когда в Кишиневе возникли слухи об очередном убийстве христианского ребенка, якобы совершенном евреями (официальное расследование показало, что конфликт возник из-за наследства, а убийцей был родной дядя четырнадцатилетнего мальчика). Слухи эти в течение двух месяцев подогревались ничем не пресекаемой пропагандой в правой прессе. Уже начавшийся погром можно было ликвидировать в любой момент; он и прекратился сразу, как только в город были введены войска.
Интересно, что в отношении Кишеневского погрома Плеве, очевидно, не встретил оппозиции со стороны Лопухина. Последний, по-видимому, тоже считал, что евреев надо поставить на место, и откровенно одобрительно отзывался в адрес писателя П.А.Крушевана – одного из вдохновителей погрома.
Впрочем, Лопухин постарался извлечь из погрома максимум личных выгод: приехав в Кишинев, он подверг уничтожающей критике местную администрацию и добился назначения своего шурина С.Д.Урусова кишиневским губернатором. Последний, надо отдать ему должное, предотвратил рецидивы погрома, угрожавшие в течение следующего года.
Неизвестно, как реагировал на погром сам Зубатов; но он не мог не понимать того, что происшедшее – еще один увесистый удар по тому зданию социальной и национальной гармонии, которое он пытался соорудить в течение последних лет.
Война между Плеве и Зубатовым еще не была объявлена, но уже велась. Именно в этом контексте и следует рассматривать
Злые языки утверждали, что убийство Богдановича было выгодно самому Плеве потому, что последний был многолетним любовником жены Богдановича, жившей отдельно от мужа в столице. Заинтересованность Плеве в убийстве можно допустить, но, заметим, что в таких многолетних треугольниках могут устанавливаться весьма разнообразные отношения; едва ли, например, факт Златоустовской бойни свидетельствовал о каких-то противоречиях между Плеве и Богдановичем. С таким же успехом можно предполагать, что убийство Богдановича было и личным ударом по Плеве. Увы, мы не можем здесь ничего достоверно утверждать.
Не известны и планы Зубатова в отношении покушения на Богдановича. Зубатов мог пытаться предотвратить покушение и одновременно арестовать Гершуни; не мешать покушению, но попытаться арестовать Гершуни; не мешать покушению и дать Гершуни скрыться; предотвратить покушение, но дать Гершуни скрыться. Все эти варианты мы можем допустить, равно как и то, что никаких планов не было вовсе (если Азеф не информировал Зубатова о готовящемся убийстве), поскольку любые намерения Зубатова заведомо не осуществились: в игру неожиданно вмешалось Киевское Охранное отделение во главе со Спиридовичем.
Один из осведомителей последнего, студент А.Л.Розенберг (имевший в охранке псевдоним «Конек»), выдал троих террористов, подготовленных Азефом. Их выследили киевские филеры и арестовали по дороге в Уфу. К сожалению, нам не известны точные даты этих событий.
Ни тогда, ни после разоблачения Азефа не возникло никаких оснований считать его причастным к этому предательству, хотя вопрос об этом поднимался и обличителями Азефа, и историками. Этот провал, разрушивший планы Гершуни, Азефа и Зубатова (у каждого из них мог быть свой собственный вариант), не привел, однако, к спасению Богдановича.
М.Е.Бакай, соучаствовавший с Бурцевым в 1907-1908 годах в разоблачении Азефа, был в 1903 году непосредственным подчиненным Зубатова. Бакай утверждал, что в Департаменте полиции об убийстве Богдановича было известно заранее и что Е.П.Медников выехал в Уфу для арестов до покушения. Этому свидетельству нельзя безусловно доверять – известно, что при обвинении Азефа Бакай допустил по меньшей мере две грубые хронологические ошибки в объяснении других эпизодов. Кроме того, официальный интерес к Уфе мог возникнуть и в результате доноса Розенберга (нам не известен его текст), и вследствие ареста ехавших туда террористов. К тому же Бакай не уточнял, насколько раньше покушения выехал Медников в Уфу.
Дело в том, что ночью с 5 на 6 мая тот же Спиридович узнал от своих агентов в Киевском комитете ПСР, что покушение все же состоится, и притом на следующий день – 6 мая. Спиридович немедленно телеграфировал в Департамент и в Уфу. Понятно, что депеша из Киева могла придти в Департамент полиции раньше, чем в жандармское управление в Уфе. Богдановича не успели предупредить и он был убит, а Медников мог выехать в Уфу в тот же день, но еще до покушения (или даже после убийства, но до прихода вести о нем в Петербург).
При любом варианте из этого не ясно, открыл ли Азеф Зубатову план уфимского покушения: ведь покушение произошло вовсе не по плану Гершуни и Азефа, и Зубатов никак не мог вмешаться в ход событий.
Приехав в Уфу, Гершуни обнаружил, что местные социалисты-революционеры во главе с В.В.Леоновичем уже сами все спланировали и подготовили. Гершуни оставалось только утвердить решение. В воспоминаниях М.М.Мельникова (до сих пор не опубликованных, но цитируемых разными авторами) утверждается даже, что Гершуни прибыл в Уфу только на следующий день после покушения.