Заговор равнодушных
Шрифт:
Эрнст массирует пальцами подбородок. Это у него признак озабоченности и раздумья.
– Что же, раз сделать ничего нельзя, надо спасать хотя бы то, что можно. Надо спасти старика Эберхардта. Если его не вывезти из Германии, он там окончательно спятит с ума. Все письмо Роберта ко мне переполнено заклинаниями помочь старику. По словам Роберта, у отца имеются чрезвычайно ценные научные работы, которые он не в состоянии ни закончить, ни опубликовать. Травят его на каждом шагу. Повышибали отовсюду как марксиста… Как вам это нравится? Эберхардт старший – марксист!… Словом, если не помочь
– Чем же я могу помочь? – говорит с горечью Маргрет после паузы, возвращая Эрнсту письмо. – Я абсолютно бессильна. Попытаться поднять кампанию через нашу антифашистскую лигу? Но тогда гестапо будет это связывать с делом Роберта и не выпустит старика наверное.
– Нет, это надо сделать без большого шума. Иначе они там старика затюкают. Много ему не надо. Я видел его после смерти Роберта – это уже почти развалина… Надо вам попробовать написать Эйнштейну. Эйнштейн старика знает и, говорят, очень высоко ценит. Он сможет пустить в ход солидные иностранные научные организации. Скажем, вызвать старика на какой-нибудь международный конгресс. Поднажать, чтобы ему выдали паспорт. Старик особой опасности для «наци» не представляет. Во избежание международных протестов могут его и выпустить.
– Не думаю. Будут опасаться, как бы он не раструбил за границей про то, что сделали с его сыном.
– У вас есть другой путь?
– Нет.
– Значит, надо испробовать этот.
– Хорошо, я напишу. А вы не думаете, что печальная слава Роберта в наших антифашистских кругах может повредить и отцу? Левые ученые, не знающие старика лично, услыхав фамилию Эберхардт, вряд ли проявят в этом деле особое рвение.
– Роберта в ближайшее время мы реабилитируем… насколько это будет возможно.
– Хорошо, я напишу сегодня же.
– Написать мало, Эйнштейн может вам не ответить. Попробуйте атаковать его сразу с нескольких сторон. Лучше всего через кого-либо из видных французских ученых: Ланжевен, Минэр, разве я знаю? Обратитесь к Ромену Роллану, попросите его написать. Если изложите подробно все дело, он не откажет. Попытайтесь использовать все возможные пути.
– Можете быть покойны, я сделаю больше, чем будет в моих силах.
– Вот приблизительно все, – говорит Эрнст, поднимаясь.
– Эрнст!
– Да?
– Вы едете обратно в Германию?
– Как придется.
Маргрет густо краснеет.
– Вы тоже мне не доверяете?
– Почему не доверяю?
– Разве мне нельзя сказать прямо: да, я еду в Германию.
– Я еду туда, дорогая Маргрет, куда меня посылают. Скажут: в Германию – поеду в Германию, скажут: в Китай – значит, в Китай.
– Зачем такие уклончивые ответы? Я знаю, вы едете в Германию. Возьмите меня с собой, Эрнст.
– Это еще зачем?
– Я хочу работать в подполье. О, я мечтаю об этом давно! Помогите мне, Эрнст. Помните, Роберт тогда, перед отъездом в Швейцарию, просил вас со мной дружить? Будьте моим другом, хоть немножечко! Возьмите меня в Германию! Если вы не хотите сделать это для меня, сделайте для Роберта! Я пробовала проситься здесь, но я поняла, что это бесцельно. Мне не верят. Вы один знаете меня лучше всех и не имеете
Эрнст пожимает плечами.
– Как вы себе это представляете? Как я могу взять вас в Германию? Что у меня, фабрика паспортов?
– Я знаю, это трудно: я беспартийная. Но ведь если вы дадите мне рекомендацию, меня примут в партию там, на месте. – Она смотрит на него с мольбой.
– И что вы собираетесь там делать? – спрашивает он с улыбкой.
– Все, что мне скажут! Хоть воззвания клеить по заборам! Не улыбайтесь, я буду с готовностью делать самую черную работу. Разве там мало работы?
– Детские разговоры, дорогая Маргрет. Поглядите на себя. Ну, какая из вас подпольщица? Что вы можете делать в Германии на нелегальном положении? Ничего не можете делать. На фабрике работать не можете – слепой увидит, что вы никакая не работница. Опыта не то что подпольной, а вообще партийной, массовой работы у вас нет никакого. Воззваний мы в последнее время расклеиваем возможно меньше, так что маляров нам не надо. Ну, какая от вас польза?
– Неужели уж от меня нигде никакой пользы? – В глазах ее блестят слезы.
– Нет, почему же! Я только говорю, что на нелегальном положении вы никакой пользы принести нам не можете.
– А где я могу ее принести?
– Хотите послушаться моего совета?
– Конечно, хочу.
– Поезжайте в Германию легально.
– То есть как это?
– Очень просто. Помиритесь с отцом.
– Что-о-о?! И это вы мне говорите?!
– Ну вот! Не надо сразу краснеть и возмущаться. Я вижу, вы готовы меня отколотить. Я же не советую вам помириться с отцом всерьез. Я говорю: сделайте это для вида. Это для вас самый простой способ легализировать себя в Германии. А вот на легальном положении вы могли бы нам быть очень и очень полезны.
– Нет, это невозможно! Вы хотите, чтобы от меня отвернулись даже те немногие люди, которые мне хоть сколько-нибудь верят!
– Если вы свою революционную работу ставите в зависимость от того, что кто-то от вас отвернется или повернется…
– После всего того, что было, если бы я даже помирилась с отцом, они будут наблюдать за каждым моим шагом и не поверят ни одному моему слову. Я буду жить, как в тюрьме, под постоянным надзором. Никакой пользы в таких условиях я принести вам не смогу. Если бы я никогда не убегала с Робертом и не работала полтора года в эмиграции, в антифашистском движении, тогда бы я могла рассчитывать, что обману их и вотрусь к ним в доверие.
– Тогда это было бы совсем легко. Теперь это значительно труднее, только и всего. Но ведь вы сами говорите, что готовы взяться за любую работу, не только за ту, что полегче.
– Вы требуете от меня жертвы совершенно бесцельной.
– Прежде всего я ничего от вас не требую. Это вы требуете от меня совета, и я вам его даю. Если вы хотите действительно работать для революционного движения, то слово «жертва» придется вам выкинуть из лексикона.
Она отворачивается к окну. Водит в молчании пальцем по стеклу. Брови ее сдвинуты. Эрнст не спеша набивает трубку. Пусть девушка подумает. Это всегда полезно.