Заговор равнодушных

Ясенский Бруно

– Я не имею основания сомневаться в вашей искренности. Но этого мало, Маргрет. Надо еще доказать, что вы умеете работать. Каждый адрес – это человеческая жизнь. Как же вы хотите, чтобы мы жизнь наших товарищей отдавали в неопытные руки?

– Хорошо. Дайте мне какое-нибудь конкретное поручение. Дайте мне возможность завоевать ваше доверие.

– Вот вам первое поручение: отправка за границу старика Эберхардта. Выполните его – тогда посмотрим.

– А если я не смогу этого добиться, вы оставите меня там одну? Ведь я-то вас разыскать не сумею!

– Это нетрудное поручение,

Маргрет. Если вы не сумеете выполнить даже его, это будет доказывать, что вы не сумели как следует обосноваться, не сумели использовать все возможности. Значит, с поручениями посложнее вы не справитесь и подавно.

– Вы очень жестоки, Эрнст!

– Я уверен, что вы справитесь.

– А если я справлюсь, тогда вы со мной свяжетесь?

– Тогда – другое дело.

– А если вы уедете? Вас же могут послать в другой город, за границу. Как же тогда? Ведь я сама никогда не смогу нащупать связи с вашими товарищами. Вы это понимаете? Мне ведь никто не поверит!

– Не бойтесь. Одну мы вас не оставим.

– Ну, на всякий случай, Эрнст! Хоть чье-нибудь имя, хоть название пивной! Чтобы я чувствовала, что, если понадобится, на худой конец, я могу к кому-то обратиться.

– Нет, Маргрет, вы требуете от меня невозможного.

Она сжимает виски ладонями.

– Значит, я должна идти туда одна. Совершенно одна. Жить в одной клетке с дикими зверями, которые растерзали Роберта. Ходить, как они, на четырех лапах. Окруженная презрением товарищей. Лишенная доверия и друзей и врагов…

– Я вас не уговариваю, Маргрет. Вы сами хотели работать в подполье. Это трудно. Очень трудно. Вы сначала обдумайте.

Она встряхивает головой.

– Эрнст, у меня к вам одна просьба. Не откажите мне в ней! Я хочу, чтобы вы присутствовали при моем разговоре с Фришофом. За соседним столиком, уткнувшись в газету. Хорошо?

– А зачем это нужно? Если вы боитесь, что я вам не доверяю, – это глупость.

– Мне будет легче говорить, если я буду знать, что вы меня слышите.

– Надо быть самостоятельной, Маргрет. Я при всех ваших разговорах присутствовать не смогу.

– Вы бы мне потом сделали указания: так ли я говорила? Правильный ли я взяла тон?…

– Вы это почувствуете великолепно сами.

– Вы отказываете мне даже в этом, в таком пустяке?

– Тот, кто хочет выучиться плавать, Маргрет, никогда не должен начинать плавать с пузырями.

Он поднимается с кресла.

– Вы уже уходите?

– Да, мне пора.

– Но вы еще зайдете ко мне? Завтра?

– Вряд ли. Боюсь, что не успею.

– Значит, я с вами больше не увижусь?

– Это будет зависеть от вас. В Париже, надо полагать, я буду не скоро… Всего хорошего! Не торопитесь, подумайте. Если раздумаете, не забудьте написать Эйнштейну насчет старика Эберхардта.

– Вы же знаете, что я поеду!

Он улыбается ей от двери и сгибает в локте правую руку для ротфронтовского привета. Хлопнула дверь. Слышны его шаги по коридору.

– Эрнст!

Шаги остановились. Он возвращается.

– Вы меня звали?

– Да, мне немного страшно. Это ничего. Знаете, до вашего прихода я тут читала одну статейку. Вот эту. Прочтите последнюю фразу.

Он

удивленно берет из ее рук газету, пробегает глазами отмеченное место: «…Пройдут годы, она разучится говорить, а если захочет кричать, чтобы услышать свой голос, на нее наденут смирительную рубаху, и крик ее все равно не вырвется из колодца этих глухих тюремных стен…»

Он ищет глазами заголовок: «Виолетт Нозьер в тюрьме Агено».

– Что это такое?

– Ничего. Я просто хотела, чтобы вы на минуту вернулись. Теперь уже можете идти… Помните, когда мы с вами прощались в тот раз, Роберт настаивал, чтобы мы перешли на «ты». Вы об этом забыли?

– Помню. Давайте… Давай будем говорить друг другу «ты».

– Хорошо, Эрнст. Ну, иди, ты торопишься. Я думаю, тебе не придется за меня краснеть…

3

Когда двумя часами позже она выходит из своей комнаты одетая для улицы и поворачивает ключ в замке, двери англичанина по-прежнему приоткрыты. Неужели у этого дурака нет другого занятия?

Не глядя, она проходит мимо.

«Да здравствует парижанка! Вот лозунг дня и вот политическая программа нового иллюстрированного журнала „Париж“. Вы найдете в нем: „Ночь в Сингапуре“, „Почти королева“, „Девственность 35“, „Салон № 4“, „Любовь по-американски“. Нашумевший отдел: „Любовь через призму книг“. Оригинальный конкурс идеально сложенных читательниц. Сто смелых фото! Цена номера 5 франков».

Маргрет переходит улицу. Нагие деревья Люксембургского сада обступают ее, как старые знакомые. Она идет одна серединой пустынной аллеи. «Прости, любезный мой город Париж, расстаться я должен с тобою». Откуда это? Ах да, это Гейне! А как же дальше? «Я покидаю счастливый тебя, с веселою душою…» Нет, этого она не могла бы сказать про себя! Наоборот, на душе у нее совсем не весело. На язык просятся скорее слова печали и траура: «Болеет немецкое сердце мое, его одолела истома…» А впрочем, не будем сентиментальны.

Под голой каменной нимфой, прильнув друг к другу, стоят мужчина и девушка. Маргрет ускоряет шаг. Со стороны бульвара Сен-Мишель до нее долетают звуки гармоники и чей-то картавый назидательный голос, разучивающий популярную песенку. У решетки сада вокруг гармониста и певца столпилась группа людей с нотами в руках и послушно, хором, репетирует припев: «Потому что любовь, любовь – это вроде как боль зубов. Она не шутит, придет и скрутит, согнет, как прутик – и ты готов!»

Маргрет машинально поворачивает к сенату. Проходя мимо бассейна, она слышит вдруг за своей спиной умоляющий мужской голос, беспомощно коверкающий французские слова:

– Мадемуазель, вы так спешите… Я не могу за вас успеть.

Она оборачивается. Это англичанин из гостиницы.

– Что вам надо? – спрашивает она гневно.

– Смотреть на вас, – говорит он с видом провинившегося школьника. – И чтобы вы на меня не сердились…

Его неподдельное смущение настолько забавно, что она не может не улыбнуться. Видно, он сам совершенно подавлен своей смелостью.

– Слушайте, мистер, как вас там звать? – говорит она уже ласковее, по-английски.

– Калми.