Заговоры и покушения
Шрифт:
«Долгоиграющей», однако, эта сенсация не стала, поскольку в дело были введены серьезные рычаги, замявшие скандал, — в ту пору на горизонте маячила избирательная кампания, и добытые газетчиками факты и свидетельства, касающиеся Уайта, «били» как по республиканцам, так и по демократам — слишком обширны были связи у этого человека.
Шумиха, словом, утихла и была прочно забыта. Но штука в том, что скандал 1953 года был не дебютом, а всего лишь бледным продолжением действительно капитального разбора благонадежности Уайта, проходившего за закрытыми дверями еще при жизни самого героя шпионской истории. Уже упоминавшемуся
13 августа 1948 года после заслушивания ряда свидетельских показаний начался разбор «дела Уайта» на закрытом заседании в комиссии конгресса, куда уже в качестве подследственного был вызван сам Уайт. Он отрицал все подозрения в нелояльности и ссылался на обсуждение его патриотичности в Верховном суде, не нашедшем в биографии подозреваемого никакого криминала. Повторное заседание комиссии не состоялось: спустя три дня, 16 августа 1948 года, Гарри Дэгстер Уайт скоропостижно скончался от сердечного паралича, хотя на здоровье особо не жаловался. Медицинское заключение о смерти давало мало поводов для толкований, но версии о самоубийстве и даже убийстве «человека, который слишком много знал», живы до сих пор.
Эти версии излагаются и американскими, и японскими исследователями, которые рассматривают вероятность «директивной кончины» как весьма высокую, учитывая накопленный в Союзе опыт и общую обстановку того времени. При этом отмечается, что «естественный уход» Уайта был выгоден не только Москве, но и Вашингтону, так как теоретически возможный успех следствия по его делу грозил грандиозными неприятностями Белому дому и последствиями непредсказуемыми. В то же время в период «охоты на ведьм» весь скандал с обвинением Уайта в шпионаже можно было интерпретировать как проявление маккартистской истерии, что и было в итоге сделано.
В такое толкование в самом деле легко поверить, но мешает одно существенное обстоятельство: первый сигнал на Уайта, поступивший в ФБР, был зарегистрирован за месяц до Перл-Харбора, то есть в ноябре 1941 года — как раз в то время, когда «HDW» работал над составлением ультиматума японцам. А фактически, как явствует из архивных копий секретных сводок ФБР, Уайт стал сотрудничать с советской разведкой в середине 30-х годов, причем весьма продуктивно. Он передавал ценную информацию регулярно раз в две недели. Первые информационные взносы Уайт выполнял в рукописном варианте. Во всяком случае, среди документов ФБР присутствуют его автографы, подлинность которых подтверждена графологической экспертизой.
Впрочем, в полном виде досье Уайта пока не видал никто и, видимо, уже не увидит — по признанию Павлова, никаких документов по операции «Снег» в архивах НКВД не существует. Установка
Обидно, конечно, если таинственный клубок, связанный с Уайтом, так и останется не распутанным до конца. Ведь редко бывает, что с именем одного человека так прочно связана история — ноябрьский 1941 года ультиматум США перечеркнул даже теоретическую вероятность японской агрессии на советском Дальнем Востоке. По мнению некоторых японских исследователей, он «спас Москву», позволив перебросить на Западный фронт сибирские дивизии…
— …В январе 1940 года нас, 25 молодых сотрудников разведки, вызвали в кабинет Лаврентия Берии. Непонятно, для чего мы понадобились столь высокому начальству. В кабинете наркома на Лубянке — кожаные кресла, ковры, богатые люстры. Не то, что у нас в «пролетарских» кабинетах — бедность. Помню большой стол, накрытый плотным зеленым сукном, мебель из красного дерева. Все обратили внимание на большой шкаф с тяжелыми дверцами. Вскоре к нам присоединилась группа более старших по возрасту товарищей — видимо, руководителей отделений советской разведки.
Неожиданно дверцы шкафа распахнулись, и оттуда вышел Лаврентий Павлович в своем знаменитом пенсне. То, что мы приняли за шкаф, оказалось потайным ходом. Рядом стоящий с наркомом адъютант подал Берии список присутствующих. Берия громко читает: «Зарубин! А ну, расскажи, как тебя вербовали немцы?» Зарубин, ничуть не смутившись: «Лаврентий Павлович, меня никто не вербовал, у вас неправильные сведения. Я выполнял задания партии». И так с каждым. По его списку мы все оказались немецкими, английскими, французскими и польскими шпионами.
Через несколько минут прием окончился. Лаврентий Берия, довольный произведенным эффектом, не попрощавшись, ушел обратно в шкаф. Наше недоумение сменилось страхом, что арестуют. Обсудив сложившуюся ситуацию, мы все-таки пришли к выводу, что новый хозяин решил нам, молодежи, показать свою власть. Мол, где бы вы ни были, я все про вас знаю и в случае чего достану из-под земли. Тогда он нас «брал на пушку». «Но вскоре я узнал, что многие из моих товарищей были репрессированы», — рассказал генерал-лейтенант в отставке Виталий Павлов.
«Известиям» помогла организовать встречу с этим кадровым разведчиком российская Ассоциация ветеранов внешней разведки. Несмотря на свои преклонные годы, он бодр, весел, охотно рассказывает об увиденном, пережитом — все-таки в течение 50 лет был активным бойцом «невидимого фронта».
Головокружительных фактов в профессиональной биографии отставного разведчика так много, что, по его же собственным словам, придется написать еще не одну книгу. Секретная операция «Снег», проведенная НКВД, — лишь один из эпизодов жизни Виталия Павлова.
— Вокруг операции «Снег» много легенд. Утверждают, что нарком Лаврентий Берия чуть ли не лично придумал всю операцию, руководил ею, получал от нас, разведчиков, докладные записки о контактах с якобы завербованным нами Гарри Уайтом. Один российский писатель даже уверял меня, участника тех событий, что Берия о ходе операции будто бы докладывал напрямую Сталину. Берия, действительно, был в курсе происходящего, но боялся, что молодой сотрудник провалит операцию, и поэтому в Кремль докладывать не спешил.