Загробный мир по древнерусским представлениям
Шрифт:
Кроме сказанного, на существование у предка представления о земной жизни души умершего указывает и вера в русалок. Русалки не речные или какие бы то нимфы, как говорят некоторые исследователи (напр. Троицкий), ссылаясь в этом случае на свидетельство греческого писателя Прокопия, сказавшего, что все вообще славянские народы боготворят речных или водяных нимф (т. е. русалок) [78]; их имя происходит и не от «русла», а от «русый» (светлый, ясный) [29, 15, 20], и они были не что иное, как души умерших предков. На это может служить указанием то, что доныне, по народному представлению, русалки являются душами
48 "Мары называются еще «марухами», а кикиморы —
49 Можно думать, что мары заменили древнюю «рожаницу» или родоначальницу (о нихниже), точно так же, как домовой заменил Рода.
считать своими покровительницами, на что может указывать существовавший в древней Руси обычай хоронить умерших «при путех», т. е. на распутиях, где сходятся межи различных владений [87, 140]. Вот как этот обычай описывается летописцем: «Аще кто ум-ряше, — пишет он, — творяху тризну над ним, и по-сем творяху кладу велику, и возложахут и на кладу мертвеца, сожьжаху, а посем собравше кости, возло-жаху в судину (в ссуд, в сосуд) малу и поставляху на столпе на путех» [143, 6]. В этом обряде проглядывает вера предка в защиту умершими владений рода. Умершие как бы являлись сторожами родного селения. Столпы, на которых стояли «сосудины малы» с прахом умерших, отмечали границы поля или усадьбы, принадлежащих известному роду, и напоминали этому роду, что он стоит под охраной своих умерших. Переход же этой границы лишал человека покровительства своих умерших родичей. Отсюда в нашем слове «чересчур», как обозначающем нарушение известной границы или меры, слышится предостережение [87, 1401s.
Являясь сторожами владений родичей, души умерших, по представлению русского славянина, естественно должны были жить на земле, они даже, как домовой, являлись в дом и здесь поселялись. На такое общее представление жизни души умершего на земле обычай хоронть умерших некрещеных младенцев у порога [36, 319; 237, 392], что также может указывать на древнее погребение на границе владений, ибо порог есть граница избы или дома. Но из этого обычая можно вывести и другое предпслсжение — именно, что у предка было когда-то в обычае хоронить умерших в домах, а это, в свою очередь, указывает на то, что предок считал умерших своими защитниками и покровителями.
может указывать нам существующее на Руси представление о марах или кикиморах48".
Народ до сего времени верит, что мары и кикиморы — младенцы, умершие некрещеными или проклятые родителями [12, 101]. Их обыкновенно представляют невидимками-карликами, которые живут в домах за печкой. По ночам мары и кикиморы выходят из своих убежищ, садятся на печке и прядут пряжу [13, 136]. «Спи девушка, — говорят простолюдины, — кикимора за тебя спрядет, а мать вытчет [61, 722]. «Чу! кикимора пряжу прядет», — говорит народная поговорка, или: «От кикиморы рубашки не дождешься» [59, 722]. Мары появляются и в хлеве, где они косматят лошадям гривы [148, 171]49. Такое представление о марах и кикиморах ставит их в связь с домовым, который, как мы видели, также живет в доме и помогает живым.
Кроме сказанного, на существование у предка представления о земной жизни души умершего указывает и вера в русалок. Русалки не речные или какие бы то нимфы, как
48а Мары называются еще «марухами», а кикиморы — «шишимoра-мm>. Слово «кикимора» или «шишимора» сложное и первая половина его доселе употребляется в самостоятельной форме: «шиш» — домовой, бес, «шишко» — нечистый дух. «Чтокасается, — говорит Афанасьев, — второй половины слова, то она равносильна немецк. «der Mar». Слово «мара» и 2-я половина слова «кикимора» (мора) имеют корень «мор» (санскритское mri, mar), указывающий на смерть.
л "Можно думать, что мары заменили древнюю «рожаницу» или роджзчзльниу (о них ниже), точно так же, как д: оовой замнил Род.
умерших. Они ныне представляются душами младенцев, умерших некрещеными, а также душами утопленниц и удавленниц и вообще женщин и девиц, самопроизвольно лишивших себя жизни и неудостоенных христианского погребения.
На связь русалок с душами умерших людей указывает и народное поверье, по которому огни, светящиеся на могилах вследствие фосфорических испарений, разводятся русалками или же суть одноглазые русалки [13, 197, 237; 56, 71–72; 132, 28; 192, 11, 129]. Связь русалок с умершими видна также из существующих игр. Так, в некоторых местах России существует обычай на родительской неделе (неделя, в которую приходится Дмитриевская суббота) переряживания; а пе — реряживание не у одних только русских и даже не у одних славян, а и у многих других народов было необходимой принадлежностью праздника в честь мертвых [13, 142; 115, 31; 141, 253; 189, 79].
По свидетельству летописца Нестора, славяне в древности совершали игрища на перекрестках в честь мертвых с переряживанием и ставили на таких местах сосуды с прахом мертвецов. Отсюда, конечно, ведет свое начало до сих пор существующий суеверный страх в народе перед перекрестками как местом, где собирается нечистая сила [2, 60; 11, 37; 12, 94; 13, 799; 30, 41]. В несомненной связи с рассматриваемым обычаем находится народная вера в оборотней и в появление умерших после смерти под различными образами.
Думая, что русалки — души всех утопленниц и удавленниц, простолюдины на их могилах совершают поминовение: кладут блины, бьют яйца и призывают русалку:
Русалка — царица,
Красная девица!
Не загуби душки,
Не дай удавитца;
А мы тебе кланяемся
[13, 243; 137, 358; 192, 134].
Русалки обыкновенно представляются девицами с длинными русыми волосами или девочками — семилетками с русыми кудрявыми волосами, в белых сорочках, без пояса; в Малороссии они носят название «мав-ки», т. е. малютки [13, 237, 812; 91, 190]. Летом50 русалки, но представлению народа, живут на земле в полях, рощах, лесах, избирая местом обитания преимущественно старые деревья или растущие над водой: иву, вербу, плакучую березу. Время они проводят в постоянном веселье: празднуют, как говорят крестьяне, свои свадьбы, аукаются, бегают, пляшут, водят хороводы и поют песни или же, свернувшись клубком, с хохотом и визгом катаются по траве и дорогам, по вечерам любят качаться на низких ветвях [12, 339; 13, 125; 109, 115–116; 137, 358; 192, 124]. Иногда они, сидя на древесных ветвях, будто бы просят у проходящих дать им сорочку.