Загробный мир по древнерусским представлениям
Шрифт:
Так определил себе наш язычник-предок акт смерти. Он отождествил смерть с мраком, холодом и сном, но его разуму в явлении смерти нужно было открыть другую сторону, более внутреннюю. Ему нужно было определить ту таинственную силу, которая производила сам этот акт, ту силу, которая причиняет смерть; объяснить же себе эту силу младенческое сознание нашего предка могло не иначе, как представить ее материально, в каком-либо видимом образе.
Видя быстроту, с какой смерть появлялась то там, то здесь, унося с собой новые и новые жертвы, видя в ней неизбежный рок, от которого «ни моленьем не отмолишься, ни слезами не отплачешься [22, № 481, 482, 484, 137],
Остаток древнерусских представлений смерти птицей мы находим и поныне. Так, в названиях смерти «крылатой» [21, 77] видно прежнее представление о смерти как о птице. В русских же загадках смерть прямо называется птицей.
На море, на Окиане, — говорит загадка о смерти, —
На острове Буяне,
Сидит птица Юстрица;
Она хвалится, выхваляется,
Что все видала,
Всего много едала.
Видала царя в Москве,
Короля в Литве,
Старца в кельи,
Дитя в колыбели;
А того не ведала,
Чего в море не достало [164, 151].
Или:
Сидит птичка На поличке, Она хвалится, Выхваляется, Что никто от нее Не отвиляется:
Ни царь, ни царица,
Ни красная девица [161, 218]°
Смерть является птицей и по причитаниям:
Видно налетела скорая смеретушка, — чита ем мы здесь, —
Скоролетною птицынькой,
Залетела в хоромное строеньице.
Скрытно садилась на крутоскладно на зголовьице
Ивпотай ведь взяла душу с белых грудей
[158, 414].
Из птиц, олицетворявших собой смерть, наиболее употребительны были: черный ворон и сизый голубь. Подтверждение сказанного мы находим в следующих выражениях причитаний северного края:
Злодейка эта скорая смеретушка, Невзначай она в дом наш залетела. Она тихонько ко постели подходила. Она крадцы с грудей душу вынимала, И черным вороном в окошечко залетела [18, 212; 59, 363].
Или в другом месте:
Нонько крадцы пришла скорая смеретушка, Пробиралась в наше хоромное строеньице; По пути летела черным вороном, Ко крылечку прилетела малой пташечкой, Во окошечко влетела сизым голубком [18, 167; 59, 563].
10Внекоюрых загадках смерть называется уткой, орлом, напр.:
а) Сидит утка на плоту.
Хвалится казаку, —
Никто меня не пройдет:
Ни царь, ни царица
Ни красная девица.
б) «Летит орел чрез немецкие города, берет орелягоды зрелые и незрелые» [161, 219]. Олонецкие загадчики-отгадчики рисуют смерть премудрою совою, которая сидит на крыше. «Не можно ее накормиги ни попами, ни дьяками, ни пиром, ни миром, ни добры ми людьми, ни старостами.> [88, 704].
Согласно с отождествлением понятий смерти и ночи, «смерть — перелетна птицынька» похищает свою жертву ночью. Так, в плаче о дяде двоюродном племянница с горестью вспоминает последние минуты жизни своего родственника; проводя почти всю ночь у постели больного, она плачет:
Под раннюю зорю да во под утренну Повышла на новы сени решетчаты. Отворила крылечико переное,
Из того факта, что смерть древнерусский человек представлял птицей, для нас становится понятным, почему различные приметы и гадания касательно смерти у нас теперь сосредоточиваются преимущественно около птиц. Напр., карканье ворона10", крик совы или филина на крыгае дома, влетевшая в дом ласточка [18, 300], видения во сне черных птиц11 считаются предвестниками смерти. Все эти гадания и приметы не один простой плод выдумки современного человека, а пережиток «давно минувших дней, преданья старины глубокой», т. е. того времени, когда предок наш представлял смерть птицей.
Поражаясь злобным демоническим характером смерти, на которую, выражаясь словами пословицы, «что на солнце, во все глаза не взглянешь» [63, 212] и
10 * «Когда прилетит ворон и сядет на кровле покоев и будет кричать, — говорится в словаре Русских Суеверий, — то знаменует, что непременно в том доме умереть кому-нибудь скоро должно» [211, 51].
11 Слышано автором в Покровском уезде Владимирской губ.
от которой «ни крестом, ни перстом не отмолишься», предок представлял себе смерть устрашающим чудовищем. В «Повести о прении Живота со Смертию» смерть называется «чудом», и вот как она здесь описывается:
Едет Аника через поле. Навстречу Анике едет чудо: Голова у него человечески, Волосы у чуда до пояса, Тулово у чуда звериное, А ноги у чуда лошадиный;
и это чудо говорит про себя:
Я смерть страшна и грозна, Вельми не померна [100, 183]’.
Правда, эта «Повесть» является нам в наследие только в рукописях XVII в., «однако, — говорит Афанасьев, — основная мысль ее — борьба Смерти с Жизнью, олицетворение этих понятий и внешние признаки, с которыми выступает страшная гостья Смерть, бесспорно принадлежат к созданию глубочайшей древности» [13, 45]. Указание на смерть как на ужасающее, подобное зверю чудовище мы находим и у родственных нам народов. Так, греки и римляне смерть представляли чудовищем, у которого на руках кривые когти зверя. Когтями смерть вонзается в свою жертву и высасывает из нее кровь [13, 43]. Это встречающееся у родственных нам народов указание на смерть как на звероподобное чудовище (она имеет руки, но как зверь пьет кровь) может еще более подтвердить нашу мысль, что наш предок в пору своего младенчества имел представление о смерти как о страшилище, соединяющем в себе подобие зверя и человека.
12Сравн со списком о «Прении Живота со Смертию»: «Живот бе человек и прииде к нему Смерть. Он же устрашися вельми и рече ей кто ты, о лютый зверь? Образ твой страшит мя вельми, и подобие твое челове ческое, а хождение твое звериное» [13, 47].
Относительно представления предком смерти в образе человека подтверждение мы видим в похорон — ных причитаниях, где о смерти говорится, что идет
По крылечку она да молодой женой, По новым сеням да красной девушкой, Аль калекой она шла да перехожей, Аль удалым добрым молодцем, Аль славным бурлаком Петербургским [18, 2].