Заходер и все-все-все…
Шрифт:
Вот что пишет об этом периоде Борис:
Мне удалось опубликовать одно стихотворение («Морской бой») в журнале «Затейник» и несколько пересказов народных сказок в «Мурзилке». Но, разумеется, это не давало ни средств к жизни, ни официального статуса — угроза получить титул «тунеядца» была довольно реальной — столь же реальной, как и перспектива положить зубы на полку.
Как я вскоре убедился, мой «диплом с отличием» ничем не мог мне помочь. Ни в том, ни в другом. Судорожная попытка поступить в аспирантуру была успешно отражена. Столь же успешно отражались попытки устроиться в какой-нибудь редакции (в частности, Олег Бедарев, тогдашний редактор «Мурзилки», очень хотел меня
Трудные годы начала 50-х, когда совершенно явственно ощутился негласный запрет на авторов с «некруглой» фамилией.
Литературовед Владимир Глоцер вспоминает: «Борис Владимирович очень томился, я это понял по первой беседе с ним».
Заведующая научной библиотекой детской книги в доверительной беседе с Глоцером сказала, что она достоверно знает: есть указание «придерживать», не печатать трех авторов, а именно — Заходера, Глоцера и Акима. «Не нужно новых евреев в литературе».
Может быть, об этом стихотворение «Жалоба палестинца»?
Я прожил Жизнь свою В чужой стране… Быть может, Потому так ясно мне, Что человек — не властелин Вселенной. Нет, он незваный гость, А может быть, И пленный…Для заработка делал технические переводы. Писал и переводил за других, в частности был «негром» в издательстве «Иностранная литература» (спасибо моему другу Севе Розанову, — пишет в воспоминаниях Борис). Занимался «актуальными» для страны переводами немецких авторов (Анны Зегерс, Вилли Бределя). Даже переводом с «полковника», как он шутил, где герои китайского романа все время бегают по дамбе.
Борис рассказывал: «Приходил полковник, долго пил чай, потом начинал „перевод“. „Значит так, — говорил он, — Дзян-Ли смухортил свой… ну это… нос… и с намерением произнес X“. Из этого надо было делать роман».
Но и такая работа перепадала не всегда.
Чтобы не умереть с голоду, занимался разведением аквариумных рыбок.
С этими годами связано немало и забавных, и мрачных воспоминаний — и если я когда-нибудь расскажу об этом времени, самое почетное место в рассказе займет глава под названием: «Как я кормил рыбок, а они — меня».
Жил я тогда в одном из бесчисленных переулков на Сретенке, в коммуналке, в комнатушке площадью 6 квадратных метров, без отопления. Там помимо старого дивана и стола помещалось хозяйство — 24 (прописью — двадцать четыре) аквариума, в которых стояло вечно сияющее лето и обитали мои кормильцы — темно-синие и пунцовые бойцовые рыбки (петушки), одетые в перламутр жемчужные гурами (я очень гордился тем, что первым в Москве сумел получить от них приплод), золотистые, опоясанные черным, барбусы, бархатно-черные моллинезии — живородки, одетые в зеленое сомики-коллихты, всевозможные цихлиды и харациниды и прочие, и прочие, и прочие.
Отсутствие отопления в комнате, кстати, было почти незаметно — ведь каждый аквариум согревался рефлектором с электрической лампочкой.
Если дела в хозяйстве шли успешно (рыбки размножались и не болели), надо было каждое воскресенье подниматься часа в четыре утра, и отловив сачком рыбешек, сажать их в «ширму» (специальный аквариум с подогревом для перевозки рыбок) и отправляться на трамвае через всю
Сохранились дневники тех времен, где Борис ведет расчеты химического состава воды для каждой породы рыб, расчет кормов, учет приплода и доходов от продажи.
Его «перфекционизм» виден и в этом деле. Все делать только очень хорошо.
Говорят, в Китае рыба — символ богатства, мое рыбное хозяйство позволяло, в общем, не умереть с голоду, но, разумеется, не давало «социального статуса».
А уже — где-то в отдалении, но ощутимо — на горизонте сгущались грязные тучи «дела врачей»…
У Бориса Владимировича есть заметки о том, как он начал свою литературную деятельность, преодолев с огромным трудом собственное недовольство собой и препятствия, чинимые ему властью. Я хотела поместить эти заметки полностью, но, подумав, решила, что лучше перескажу, слегка сократив, а при случае опубликую отдельно, вместе с другими.
Перепробовав ряд всевозможных способов добычи средств к существованию, пришел к выводу, что, имея как-никак диплом литературного работника, да еще с отличием, надо начать писать. И по зрелом размышлении решил: Буду писать для детей.
Что касается литературы для детей — тут и до войны и после царил тезис Горького, что для детей надо писать так же, как и для взрослых, только лучше. Мысль эта мне нравилась: мне хотелось писать лучше, чем для взрослых.
Общий ход мыслей моих тогда был приблизительно такой: раз уж вся литература у нас делается словно бы для детей, — то лучше непосредственно адресоваться к детям. Тут есть возможность как-то примирить свои понятия о том, что такое литература, — и редакторские требования.
Готовился к работе серьезно. Перечитал предшественников, писавших для детей. Увлекся фольклором. Прочел замечательный английский сборник «Mother Goose» («Матушка Гусыня»), в летнем лагере сам собрал коллекцию, как он назвал, «маленьких жемчужин» — считалок. Помните, с детства знакомые строчки: «На златом крыльце сидели: Царь, Царевич, Король, Королевич, Сапожник, Портной… Кто ты будешь такой?» Много лет спустя Борис написал свою, как мне кажется, жемчужину — «Считалию», работу над которой начал уже при мне, в 1969-м, а опубликовал в 1979 году.
А вот Крылечко золотое, Горячим солнцем залитое И днем и ночью. А на нем, набегавшись, сидят рядком, Сидят, обнявшись, как родные, Цари, Сапожники, Портные… А кем ты будешь? Выбирай! . . . . . . . . . . . . . . . . Страна чудес! Чудесный край!Возвращаюсь к его записям:
Я был совершенно очарован этими прелестными созданиями. Их полной естественностью, совершенной безыскусственностью. Далеко не сразу понял я, что в этом и проявилось высочайшее — без преувеличения! — мастерство.
Определение такого мастерства я обнаружил в удивительном китайском наставлении живописцам.
Мастерство там, где не видно мастерства.
Высшая цель — так овладеть методом, чтобы казалось, что его нет.