Захватывающее время
Шрифт:
– Саттер, почему ты так себя ведешь? – орет Холли. – Почему нельзя вести себя, как нормальные люди? Когда же ты очнешься?
Конец их благопристойному ужину, приправленному великосветским этикетом.
– Послушайте, – говорю я. – Кому-нибудь из вас приходило в голову, что я чуть не сгорел? Чуть не превратился в груду пепла вместе с этим костюмом?
– А кто в этом виноват? – говорит Холли, по ее щекам текут слезы, смешанные с тушью.
– А что у тебя в руке? Моя бутылка «Макаллана»? – спрашивает Кевин.
– Ага, – отвечаю я, протягивая ему бутылку. – Не беспокойся, я ее не открывал.
Они с Холли снова набрасываются на меня, но я прерываю их:
– Я извиняюсь. Это все, что я могу сказать. Это вышло случайно. Давайте я просто уйду, и вы не будете тратить остаток вечера и свои глотки на то, чтобы орать на меня?
С этими словами я выхожу из комнаты, оставляя их наедине с их воплями. Гости внизу едва не сворачивают шеи, разглядывая меня, когда я прохожу мимо. На мгновение я останавливаюсь и смотрю на Ханну, пытаясь телепатически уговорить ее уйти со мной, но она отвечает мне полным ужаса взглядом, как будто я Человек-волк или Кожаное лицо.
– Всем спокойной ночи, – говорю я, весело салютуя Ханне. – Непредвиденные обстоятельства вынуждают меня покинуть ваше общество и нажраться в сиську.
Глава 15
– Почему никто не любит меня? – кричу я, проносясь по улицам в тачке. – У меня красивая машина. У меня большой член. Почему никто не любит меня?
Если вам кажется, что все это ужасно трогательно, уточняю: это сарказм. На самом деле это слова одного чувака, с которым мы однажды летом работали на погрузке оборудования для сантехнической фирмы Гича. Его звали Даррел. Мы сидели на пандусе, обливаясь потом под жаркими лучами солнца. Дело было сразу после того, как женушка Даррела дала ему от ворот поворот, и он недоумевал: «Почему никто не любит меня? У меня красивая машина. У меня большой член. Почему никто не любит меня?»
Он говорил это абсолютно серьезно. Мне было и жалко его, и хотелось смеяться одновременно. Мне кажется, каждый должен время от времени попробовать это выкрикнуть. Здорово бодрит.
Через пару кварталов я вдруг понимаю, что справа надо мной возвышается здание «Чейз». Через две минуты я могу быть у входа, а толку-то? Поэтому я заезжаю на наземную парковку и сижу в машине, глядя на черные окна на самом верху. Глотнув виски, я говорю:
– Как оно, пап? Хочешь сорвать большой куш? Заработать миллион? Хочешь показать маме, как сильно она ошибалась? Заставить ее умолять тебя вернуться после всех этих лет?
Я делаю еще один глоток.
– Спускайся, пап! – кричу я в лобовое стекло. – Спускайся на землю, черт побери!
Но нет смысла здесь задерживаться. Глупо бродить вокруг здания, мокнуть и мерзнуть. Сегодня пятница. Я свободен, полон сил, и это прекрасно. Впереди у меня целая ночь. Забудем о погибшем в огне костюме Кевина и о зеленых глазах Ханны. Забудем о Кэссиди и о магазине мистера Леона, об алгебре и вообще о завтрашнем дне. Я возьму эту ночь и вскрою, вгрызусь в самую сердцевину, съем мякоть и выброшу объеденную кожуру.
В Бриктауне я паркуюсь около бейсбольного стадиона, слоняюсь по улицам, догоняясь тем, что осталось во фляжке, и пялюсь на всех красивых девчонок. Я останавливаюсь на углу поболтать с чуваком, который всегда играет здесь на причудливой китайской
Я захожу в бары, но меня выставляют оттуда. К счастью, я наконец, я нахожу один, где у входа нет вышибалы. В зале многолюдно, посетители – сплошь перспективная и многообещающая молодежь. Я проскальзываю внутрь, чтобы обдумать свой следующий шаг. Здесь классно. Жду, не дождусь, когда мне исполнится двадцать один. Я все вечера стану просиживать в барах.
За столиком у стены сидит группка девчонок, вероятно, студентки, две блондинки и три брюнетки, все красивые, но по-разному, как пирожные-ассорти. Да, говорю я себе, господь заботится обо мне. Господь не позволит мне утонуть.
Сначала девушки смотрят на меня подозрительно, но я улыбаюсь им и принимаюсь рассказывать о том, как свалился с крыши Кэссиди. Они смеются и приглашают подсесть к ним. Мы знакомимся, и оказывается, что они действительно учатся в Университете Оклахомы. Я мог бы соврать и сказать, что я тоже студент, но я слишком раскрепощен, чтобы врать. Тем более, они приходят в восторг от того, что я, школьник, в одиночку отправился по барам, чтобы залить разрыв с подружкой.
Они угощают меня своим пивом и хохочут над моими историями. Их глаза горят, их волосы красиво переливаются. Я влюблен в каждую из них одновременно. Две целуют меня в щеки, одна гладит по голове. На мгновение меня захватывает мысль о том, как я вместе с ними пойду в общагу, и мы, голые и веселые, будем вместе кувыркаться на круглой кровати с красной шелковой простыней. Все будет, как в «Разбушевавшихся красотках», только с моим участием.
Конечно мы никуда не идем. Они планируют отправиться по барам, но меня с собой не приглашают. По очереди прощаясь со мной, они треплют меня по щекам и даже щиплют за задницу, но все это как-то по-сестрински. Вот так, догадываюсь я, чувствовал себя Рикки в обществе девчонок до того, как я свел его с Бетани.
Однако моя ночь не заканчивается. Я бреду вдоль канала, потом иду к синеплексу в надежде встретить каких-нибудь знакомых. Там ничего интересного, поэтому я возвращаюсь на парковку, но не могу вспомнить, на каком этаже оставил свою машину. Я не переживаю из-за этого, потому что поиски машины дают мне шанс встретить новых людей. К тому же я знаю, что рано или поздно господь приведет меня к моей тачке, потому что я пьянь господня. Единственная проблема в том, что моя фляжка сильно полегчала.
Естественно, господь не оставляет меня. Откуда-то, будто по волшебству, появляется моя машина, а в пяти минутах езды, на федеральной трассе, полно супермаркетов и парковок для дальнобойщиков, где полно пива крепостью три и два. Моя задача – найти такую точку, где не спрашивают документы, или уговорить кого-нибудь купить мне пива.
По одной из парковок для дальнобойщиков слоняется девица в микроскопической юбке. Она видит меня и призывно улыбается. На вид ей двадцать пять или около того, и она довольно симпатичная, только зубы плохие. До меня доходит, что она – метамфетаминовая шлюха.