Зак и Мия

Беттс А. Дж.

Я делаю так всю жизнь. Что тут поделаешь?

– Если приспичило посмотреть достопримечательности, так нужно брать билет с пересадками, вот и все, – продолжает водитель.

– Мне ничего не приспичило, – отвечаю я. – И я не смотрела достопримечательности. Смотрите, мне надо в Аделаиду, а на билете написано: через Олбани. И дата сегодняшняя. Видите?

Он бросает окурок и на землю и втаптывает его в бетон. Ненавижу, когда люди так делают, не задумываясь, куда потом деваются их бычки. Уроды.

– Садитесь в салон, если так хочется, но я-то сейчас еду в Пембертон.

Это в ту сторону, – он машет рукой. – А следующий автобус до Олбани будет завтра.

– Только завтра?..

– Может, вам разрешат проехать по этому билету, но лучше заранее позвонить, вдруг мест не будет. Каникулы, сами понимаете… – он разводит руками. – Повезет так повезет, а нет – никто не виноват.

Поди поспорь.

– Вам повезло! – заявляет парень в хостеле.

Это он так шутит, да?

– Как раз осталось одно место, – продолжает он с резким акцентом непонятного мне происхождения. – Такое время года, агротуристы едут на сбор урожая… – он вдруг замечает мои костыли и смотрит на меня вопросительно. Надо было хоть накраситься. – Вы тоже на сбор, или как?..

Я протягиваю ему 25 баксов и говорю, что вернусь попозже. Не хочется торчать в общем лаунже с другими гостями.

В лавке на главной улице я покупаю сэндвич и кофе со льдом, и усаживаюсь на скамейку возле мясного магазина. Какие-то женщины торчат у прилавка целую вечность, потом выходят с отбивными и сосисками в запотевших пакетах, и о чем-то сплетничают. Дебильные персонажи дебильного городка.

Окно полицейского участка через дорогу обклеено портретами людей в розыске. Я подхожу и рассматриваю эти лица. Кто-то из них уже мертв; кто-то притворяется мертвым. Судя по датам, некоторых в последний раз видели еще до моего рождения.

Моей фотографии тут нет. Мама грозилась обратиться в полицию, но не факт, что обратилась. Слишком жирно – заморачиваться с розыском. А если бы мне и оказали честь и сделали такой портрет, что бы на нем написали?

Разыскивается: Мия Филлипс, 17 лет, пол: женский. Последняя стрижка – светлое каре. Рост: 1 метр 64 сантиметра. На костылях. Нуждается в двух дополнительных циклах химиотерапии и срочной медицинской помощи. Подозревается в краже и мошенничестве. Потенциально опасна.

Если такое объявление и попадет в эти края, меня уже след простынет. Я усвоила урок: больше никаких отклонений от маршрута. Жизнь не благоволит любопытным. К черту незапланированные остановки, к черту уламывать надменных водителей, к черту подруг, к черту бойфрендов, к черту матерей и докторов, а также к черту соседей по больнице, которые вешают тебе лапшу на уши.

Все врут. Хватай рюкзак, дорогая, и вперед. Никуда больше не сворачивай.

Ну их всех в задницу.

Зак

Процессор наконец заканчивает работу, и ночной воздух как будто набухает от тишины. Я слышу, как родители крадутся мимо дома. «Тсс», – шепчет папа, а мама в ответ хихикает. Затем они чокаются бокалами. Наконец, они закрывают за собой входную дверь.

Свежее масло холодного

отжима уже разлито в маслобойном амбаре по бутылям объемом 6000 литров. Эван говорил, что урожай выдался очень приличный, а на завтра остается обобрать и отжать еще двенадцать рядов. Через месяц все повторится с сортом Мансанилья. Надеюсь, к тому времени мне снова разрешат участвовать в сборе.

Я сплю головой к окну, и занавески широко раздвинуты. После четырнадцати недель вне больницы это все еще кажется важным.

Непостижимо, как хаотичная вселенная живет по четким правилам. Будто тринадцать миллиардов лет назад был согласован план, которому с тех пор без отклонений следуют галактики. Живут себе там, наверху, в полной гармонии, без всяких сбоев логики, а мы, люди, только и успеваем за отпущенный нам срок, что все испортить и запутаться.

Я слышу, как кто-то идет по траве. Но мама с папой уже дома, а альпаки давно спят. Наверное, кто-то из зверей перевозбудился после туристов и теперь слоняется. Или Шеба, которой скоро рожать, не может заснуть.

Прислушиваюсь. Еще шаги, чуть поодаль, потом кряхтенье и плевок. Приподнявшись, я по пояс высовываюсь из окна. Мышцы рук ноют после таскания тяжестей.

Это престарелая альпака Дейзи.

– Иди спать, дуреха.

Но следующий звук издает явно не животное, а человек. Щелчок, затем вспышка голубоватого света где-то в районе хлева. Погасло. И снова вспышка.

Завернувшись в одеяло, я перелезаю через подоконник. Под ногами уже вертится Джей, мой джек-рассел. Он отчаянно размахивает хвостом и семенит за мной следом, пока я босиком поднимаюсь по тропинке, открываю и закрываю калитку, но остается на улице, когда я захожу в хлев. Трусишка.

В клетках под рыжеватым светом ламп мирно спят звери-малыши. Лисица им сегодня не страшна. Они сопят и видят сны.

Я прохожу мимо них в поисках источника синих вспышек. На сеновале лежит диск, похожий на мини-НЛО, и испускает во все стороны лучи. Вспыхивает, гаснет, вспыхивает, гаснет. Я и забыл об этом устройстве – папа вытаскивает его на свет каждый сезон, когда лисы выходят на охоту. Эта штука предназначена для отпугивания хищников – имитирует присутствие людей.

Надо сказать, имитирует убедительно: заставила меня выбраться из теплой постели. Укутавшись плотнее в одеяло и приподнимая его, чтоб не испачкать, я пробираюсь назад между вольерами и бреду к дому. Колючие точечки звезд насмешливо подмигивают. Босые ноги начинают мерзнуть.

Я карабкаюсь назад через окно. Снаружи все еще топчется Дейзи. Это же надо – впасть в бессонницу из-за дурацкого фонаря. Я закрываю окно, чтобы не слушать, как она пыхтит.

Проблема в том, что мне теперь тоже не спится. Я стою посреди комнаты. Слишком тихо; слишком тесно. В ушах начинает звенеть. Я бы обрадовался сейчас даже журчанию капельницы. Даже стуку в стенку.

И тут – тук-тук.

В окне появляется чье-то лицо.

Я вижу его, от неожиданности спотыкаюсь на ровном месте и падаю, и воспоминания яростно обрушиваются на меня, и невозможный образ из прошлого как будто рвется ко мне.