Закат и падение Римской Империи. Том 5

Гиббон Эдвард

IV. Карл Великий был первый монарх, соединивший Германию под одним скипетром. Название Восточной Франции сохранилось в названии округа Франконии, а население Гессена и Тюрингии недавно соединилось с победителями благодаря единству религии и управления. Алеманны, когда-то бывшие грозными врагами римлян, были верными вассалами и союзниками франков, а их страна обнимала теперешнюю территорию Эльзаса, Швабии и Швейцарии. Баварцы, также пользовавшиеся правом сохранять свои законы и нравы, не так охотно подчинялись воле повелителя; неоднократная измена их герцога Тазилло послужила поводом для упразднения их наследственных правителей, а власть этих правителей была разделена между графами, отправлявшими правосудие и охранявшими эту важную границу. Но север Германии от берегов Рейна до стран, лежащих по ту сторону Эльбы, еще был населен врагами и язычниками, и только после тридцатитрехлетней войны саксы преклонились под иго Христа и Карла Великого. Идолы и их поклонники были подвергнуты истреблению, учреждение восьми епархий в Мюнстере, Оснабрюке, Падерборне, Мин-дене, Бремене, Вердене, Гильдезгейме и Гальберштадте обозначило по обеми сторонам Везера границы древней Саксонии; эти епископские резиденции были первыми школами и первыми городами в этой дикой стране, а религия и человеколюбие, которым научили детей, в некоторой мере искупили умерщвление их родителей. По ту сторону Эльбы славяне, или словенцы, носившие различные названия, несмотря на то, что у всех них были одинаковые нравы, были рассеяны по теперешним владениям Пруссии, Польши и Богемии, а некоторые случайные изъявления покорности побудили франкского историка расширить пределы империи Карла Великого до берегов Балтийского моря и Вислы.

Завоевание этих стран или обращение их в христианство относится к более поздней эпохе, но впервые совершившееся присоединение Богемии к государственному телу Германии может быть основательно приписано военным предприятиям Карла Великого.

V. Он наказал живших в Паннонии аваров, или гуннов, теми же бедствиями, каким они подвергали другие народы. Деревянные укрепления, которыми они окружали свои владения и свои деревни, были разрушены троекратными усилиями франкской армии, проникшей в их страну и сухим путем, и водой, сквозь Карпатские горы и вдоль Дунайской равнины. После длившейся восемь лет кровопролитной борьбы за смерть нескольких франкских военачальников отомстило умерщвление самых знатных гуннов; остальная нация покорилась; резиденция кагана была разрушена так, что от нее не осталось никаких следов, а сокровища, которые были плодом двухсотпятидесятилетнего хищничества, обогатили победоносные войска или пошли на украшение итальянских и галльских церквей. После покорения Паннонии империя Карла Великого расширилась до слияния Дуная с Тиссой и с Савой; провинции Истрия, Либурния и Далмация были легким, хотя

и не доходным, приобретением, и только благодаря умеренности Карла Великого грекам было оставлено действительное или номинальное верховенство над приморскими городами. Но эти отдаленные владения увеличивали не столько могущество, сколько славу латинского императора, и он не решался приступить к основанию ка-ких-либо церковных учреждений для того, чтобы отучить варваров от их бродячей жизни и от привязанности к идолопоклонству. Были сделаны легкие попытки провести каналы между реками Соной и Мозелем, Рейном и Дунаем. Довершение этих работ оживило бы империю, но гораздо более денег и труда нередко тратилось на постройку какого-нибудь собора.

Если мы проследим контуры этого географического очерка, мы найдем, что владычество франков простиралось в направлении от запада к Востоку от Эбро до Эльбы и Вислы, а в направлении от юга к северу от герцогства Беневентского до реки Эйдера, составляющей постоянную границу между Германией и Данией. Бедственное положение остальной Европы и ее раздоры увеличивали и личное, и политическое влияние Карла Великого. Острова Великобритания и Ирландия были предметом споров между многочисленными князьями саксонского или шотландского происхождения, а после потери Испании христианское королевство готов, находившееся под властью Альфонса Скромного, ограничивалось узкой полосой Астурийских гор. Эти мелкие правители чтили могущество или добродетели Каролингского монарха, униженно искали чести и выгод, доставляемых его дружбой, и называли его своим общим отцом, единственным и верховным властителем Запада. Он поддерживал более равноправные сношения с халифом Харун ар-Рашидом, владения которого простирались от Африки до Индии, и принял от его послов палатку, водяные часы, слона и ключи от Гроба Господня. Нелегко понять, как могла существовать личная дружба между франком и арабом, которые никогда не виделись, говорили на различных языках и исповедовали различные религии; но что касается их публичных сношений, то их мотивом было тщеславие, а благодаря тому, что их владения были разделены большими пространствами, их интересы не сталкивались. Две трети того, чем владел Рим на Западе, находились под властью Карла Великого, а остальную треть восполняло владычество императора над недоступными или непобедимыми германскими народами. Однако нас приводит в удивление тот факт, что при выборе своих противников Карл Великий так часто предпочитал бедность Севера богатствам Юга. Тридцати трех трудных кампаний, предпринятых им среди лесов и болот Германии, было бы достаточно для того, чтобы выгнать греков из Италии и сарацин из Испании и тем доставить ему полное право на титул римского императора. Слабость греков обеспечила бы легкую над ними победу, а священная война с сарацинами воодушевила бы его подданных жаждой славы и мщения и нашла бы вполне достаточное для себя оправдание в мотивах религиозных и политических. Предпринимая экспедиции по ту сторону Рейна и Эльбы, он, быть может, имел в виду предохранить свою империю от такой же участи, какая постигла Римскую империю, быть может, он хотел обезоружить врагов цивилизованного общества и с корнем вырвать семя будущих переселений народов. Но один писатель основательно заметил, что завоевания, которые делаются с целью самосохранения, будут бесплодны, если не будут всеобъемлющими, так как с расширением завоеваний увеличивается число врагов. Покорение Германии сдернуло завесу, так долго скрывавшую от глаз Европы континент или острова Скандинавии, и расшевелило в варварских обитателях тех стран их врожденное мужество. Самые энергичные их саксонских идолопоклонников спаслись от христианского тирана бегством к своим северным единоверцам; океан и Средиземное море покрылись их хищническими флотами, и Карл Великий со скорбью взирал на опустошительные набеги норманнов, которые менее чем через семьдесят лет после того ускорили падение и его династии, и его монархии.

Если бы папа и римляне восстановили прежнюю конституцию, титулы императора и Августа были бы даны Карлу Великому пожизненно, и его преемники могли бы вступать на вакантный престол не иначе как в силу формального или подразумеваемого избрания. Но назначение его сына Людовика Кроткого соправителем свидетельствовало о самостоятельности прав монарха и завоевателя, и в этом случае император, по-видимому, предусмотрел и предупредил тайные замыслы духовенства. Царственному юноше было приказано взять с алтаря корону и собственноручно надеть ее на свою голову как дар, полученный им от Бога, от его отца и от нации. Та же самая церемония, хотя и с менее резким отпечатком, повторилась впоследствии при возведении Лотаря и Людовика II в звание соправителей; скипетр Каролингов переходил от отца к сыну в прямой нисходящей линии при четырех поколениях, и честолюбие пап должно было довольствоваться бесплодным почетным правом короновать и помазывать на царство этих наследственных монархов, уже облеченных верховной властью и уже вступивших в обладание империей. Кроткий Людовик пережил своих братьев и соединил под своей властью все владения Карла Великого; но и подвластные ему народы, и его знать, и духовенство, и его дети скоро убедились, что это громадное государственное тело уже не вдохновлялось одним и тем же духом и что его фундамент был потрясен до самого центра, между тем как его внешняя оболочка еще казалась и блестящей, и цельной. После войны, или битвы, уничтожившей сто тысяч франков, империя была разделена по договору между его тремя сыновьями, нарушавшими все, чего требовал от них сыновний и братский долг. Королевства Германское и Французское навсегда отделились одно от другого, галльские провинции между Роной и Альпами, Маасом и Рейном были предоставлены вместе с Италией и титулом императора Лотарю. Когда доставшийся ему удел подвергся новому разделу между его детьми, два небольших и недолго существовавших королевства, Лотарингское и Арльское (Бургундия), достались двум младшим его сыновьям, а его старший сын Людовик II удовлетворился королевством Итальянским, которое было естественной и достаточной собственностью римского императора. Когда он умер бездетным, вакантный престол сделался предметом споров между его дядями и племянниками, а папы очень ловко воспользовались этим случаем, чтобы взвесить притязания и достоинства кандидатов и возложить на самого покорного или на самого щедрого из них императорскую обязанность защищать римскую церковь. В подонках рода Каролингов уже нельзя было найти никаких признаков добродетелей или могущества, и однообразно бесцветные черты этих одинаково достойных забвения королей различаются лишь презрительными прозвищами Лысого, Косноязычного, Толстого и Простака. Вследствие пресечения побочных линий все наследственные владения достались Карлу Толстому, который был последним императором из этого рода; его слабоумие побудило Германию, Италию и Францию отказать ему в повиновении; он был лишен на съезде престола и просил дневного пропитания у мятежников, пощадивших из презрения его жизнь и свободу. Наместники, епископы и владетельные князья стали захватывать по мере своих сил обломки разваливавшейся империи; при этом отдавалось некоторое предпочтение потомкам Карла Великого по женской линии или по родству с его незаконными детьми. И права, и власть этих соискателей были большей частью одинаково сомнительны, а их личные достоинства соответствовали небольшим размерам их владений. Те из них, которые были в состоянии появиться с армией у ворот Рима, были коронованы в Ватикане императорами; но их скромность чаще довольствовалась титулом королей Италии, и можно считать за междуцарствие все семьдесят четыре года, протекшие со времени отречения Карла Толстого от престола до воцарения Оттона I.

Оттон принадлежал к благородному роду герцогов Саксонских, а если он действительно происходил от Видукинда, который был сначала врагом, а потом приверженцем Карла Великого, то можно заметить, что потомство побежденного народа достигло владычества над своими прежними победителями. Его отец Генрих Птицелов был избран народом для того, чтобы спасти Германское королевство и утвердить его на прочном фундаменте. Границы этого королевства были со всех сторон расширены его сыном — первым и самым великим из Оттонов. Он присоединил к Германии ту часть Галлии, которая лежала к западу от Рейна вдоль берегов Мааса и Мозеля и жители которой со времен Цезаря и Тацита имели много общего с германцами и по своему происхождению, и по своему языку. Между Рейном, Роной и Альпами преемники Оттона приобрели бесплодное верховенство над разваливавшимися королевствами Бургундским и Арльским. На севере христианство вводилось мечом Оттона, который был победителем и апостолом славянских народов, живших вдоль Эльбы и Одера; марки Бранденбургскую и Шлезвигскую он укрепил поселением германских колонистов, а король Дании, герцоги Польши и Богемии признавали себя его данниками и вассалами. Он перешел во главе победоносной армии через Альпы, покорил Итальянское королевство, освободил папу и навсегда прикрепил императорскую корону к германскому имени и к германской нации. С этой достопамятной эпохи в государственном праве были введены силой и упрочены временем следующие два принципа: I) Что избранный германским съездом монарх приобретает с этого момента верховную власть над Италией и Римом; II) но что он не может законным образом носить титулы императора и Августа до тех пор, пока не получит корону из рук римского первосвященника.

О принятии Карлом Великим императорского звания Восток узнал по изменившемуся тону его посланий; вместо того, чтобы приветствовать греческого императора названием отца, он позволил себе давать ему фамильярное название брата. В своих сношениях с Ириной он, быть может, добивался титула ее супруга; отправленные им в Константинополь послы говорили языком миролюбия и дружбы и, быть может, втайне пытались устроить бракосочетание с этой честолюбивой кесарисой, не признававшей самых священных обязанностей матери. Нет возможности предугадать характер, продолжительность и вероятные последствия такой связи между двумя империями, столь отдаленными одна от другой и столь мало похожими одна на другую; но молчание всех латинских писателей об этом предмете внушает нам подозрение, что слух о готовившемся бракосочетании был выдуман врагами Ирины для того, чтобы можно было обвинить ее в намерении передать и церковь, и государство в руки западных иноземцев. Франкские послы были очевидцами заговора Никифора и всеобщей ненависти, и едва сами не сделались жертвами этих событий. Константинополь был крайне раздражен изменой древнего Рима и совершенным там святотатством; у всех была на устах поговорка: “франки хорошие друзья и плохие соседи”, но было бы опасно раздражать такого соседа, который мог увлечься желанием повторить в Софийском соборе обряд его императорского коронования. После утомительного путешествия с длинными объездами и остановками послы Никифора нашли Карла Великого в его лагере на берегах реки Салы, и, чтобы смутить их тщеславие, император выказал в одной деревушке франконии такую же роскошь или, по меньшей мере, такую же спесь, какой отличался византийский двор. Греков провели через четыре залы, назначенные для аудиенций; в первой они готовились пасть ниц перед восседавшей на парадном кресле великолепно одетой особой, которая остановила их, объявив, что принадлежит к числу дворцовых служителей, так как занимает должность коннетабля, или начальника императорских конюшен. Та же ошибка и такой же ответ повторились в апартаментах дворцового графа, эконома и камерария; нетерпение послов все возрастало, пока перед ними не растворились двери императорского апартамента, где они увидели настоящего императора, который восседал на троне, украшенном той иноземной роскошью, которую он презирал, и окруженном преданными и почтительными вождями своей победоносной армии. Между двумя империями был заключен мирный и союзный договор, а границы между Востоком и Западом были установлены сообразно с тем, кто чем владел в ту минуту. Но греки скоро позабыли об этом оскорбительном равенстве или вспоминали о нем только для того, чтобы выражать свою ненависть к варварам, исторгнувшим от них эту уступку. Пока в одном лице соединялись и могущество и доблесть, они почтительно приветствовали августейшего Карла Великого титулами басилевса и императора римлян. Лишь только соединение этих достоинств прекратилось в лице его благочестивого сына, на письмах из Византии появилась следующая надпись: “Королю или, как он сам себя называет, императору франков и лангобардов”. Когда же и могущество, и доблесть совсем исчезли, греки лишили Людовика II его наследственного титула и смешали его под варварским наименованием rех или rega с толпой латинских герцогов (дуксов). Возражение Людовика обнаруживает его слабость: он, не без некоторой учености, доказывает, что и в церковной, и в светской истории слово “король” употребляется как синоним греческого слова basileus и что если в Константинополе придают этому греческому выражению более исключительное и более высокое значение, то он получил и от своих предков, и от папы право пользоваться почетными отличиями римского императорского достоинства. Тот же спор возобновился в царствование Оттонов; их послы описывали яркими красками высокомерие византийского двора. Греки делали вид, будто презирают бедность и невежество франков и саксов и даже в последнем периоде своего упадка отказывали германским королям в титуле римских императоров из опасения унизить его.

Эти западные императоры не переставали пользоваться при избрании пап теми правами, которые были усвоены готскими и греческими монархами, а важность этой прерогативы возрастала вместе с расширением светских владений и духовной

юрисдикции римской церкви. В среде христианской аристократии высшие члены духовенства составляли Сенат, который участвовал в делах управления и замещал вакантные епископские должности. Рим был разделен на двадцать восемь приходов; каждым приходом заведовал архидиакон — священник или пресвитер, и как ни был прост и скромен этот титул по своему происхождению, его старались возвысить до одного уровня с царским достоинством. В число членов этого собрания были включены семеро диаконов самых больших госпиталей, семеро судей Латеранской палаты и некоторые из церковных должностных лиц. Заседаниями этого церковного Сената руководили семь епископов римской провинции, которые занимались не столько своими пригородными приходами, находившимися в Остии, Порто, Велитрах, Тускуле, Пренесте, Тибуре и земле сабинов, сколько тем, что поочередно дежурили по целым неделям в Латеране и старались приобрести как можно большую долю участия в почестях и авторитете папского престола. Когда папа умирал, эти епископы предлагали нового кандидата на утверждение священной коллегии, а римский народ или утверждал выбор епископов своими одобрительными возгласами, или отвергал его своими протестами. Но такое избрание еще не было окончательным, и первосвященник не мог быть законным порядком посвящен в этот сан до тех пор, пока защитник церкви, император, не изъявил своего одобрения и согласия. Императорский уполномоченный проверял на месте, происходил ли выбор без нарушений формальностей и свободы, и только после того, как им были тщательно взвешены достоинства кандидатов, он принимал клятву в верности и утверждал пожалования, мало-помалу обогатившие папский престол. При часто возникавших разногласиях притязания соперников поступали на рассмотрение императора, который позволял себе на собрании епископов судить, обвинять и наказывать провинившегося первосвященника. Оттон I заставил Сенат и народ заключить с ним договор, в силу которого они обязывались отдавать предпочтение тому кандидату, который всех более приятен его величеству; его преемники или предупреждали выбор Сената и народа, или не допускали его; они жаловали римскую бенефицию своим канцлерам или своим наставникам точно так же, как жаловали епископства Кельнское или Бамбергское, и каковы бы ни были личные достоинства какого-нибудь франка или сакса, одно их имя было достаточным доказательством вмешательства иноземной власти. Для такого самовластия служили благовидным оправданием неудобства, сопряженные с народными выборами. Устраненный епископами соискатель обращался к страстям или к корыстолюбию толпы; Ватикан и Латеран были запятнаны убийствами, а самые влиятельные из Сенаторов, маркизы Тосканские и графы Тускуль-ские, долго держали папский престол в позорной зависимости от их произвола. Римских первосвященников девятого и десятого столетий оскорбляли, заключали в тюрьму и умерщвляли их тираны, а когда они лишались церковной собственности, они были сами по себе так бедны, что не могли ни жить с приличной для своего положения обстановкой, ни заниматься приличными для их духовного сана делами благотворительности. Влияние двух знатных римлянок (мать и дочь)-проституток, Феодоры и Мароции, было основано на их богатстве и красоте, на их политических и любовных интригах; самые неутомимые из их любовников награждались римской митрой, и, быть может, их владычество послужило в века невежества поводом для вымысла о паписсе Иоанне. На престоле св.Петра восседали один вслед за другим незаконный сын Мароции, ее внук и ее правнук (какая редкая генеалогия), а второй из них сделался главой латинской церкви, когда ему было девятнадцать лет. Его зрелый возраст оправдал то, что обещала его молодость, и масса пилигримов могла удостоверить основательность обвинений, которые были предъявлены против него на Римском соборе в присутствии Оттона Великого. После того как Иоанн XII отказался от костюма и скромности, приличных его званию, он в качестве солдата, быть может, не бесчестил себя своей склонностью к пьянству, своими убийствами, поджогами и невоздержным удовлетворением своей страсти к игре и к охоте. Его явное святокупство могло быть последствием нужды в деньгах, а его святотатственные взывания к Юпитеру и к Венере, если только они не выдуманы, едва ли были серьезны. Но мы с некоторым удивлением читаем, что достойный внук Мароции открыто жил в любовной связи с римскими матронами, что Латеранский дворец был превращен в школу проституции и что вследствие того, что папа насиловал девушек и вдов, женщины стали воздерживаться от благочестивых странствований к гробнице св.Петра из опасения, что его преемник посягнет на их целомудрие. Протестанты злорадно указывали на эти черты сходства с Антихристом; но в глазах философа пороки духовенства гораздо менее опасны, чем его добродетели. После длинного ряда скандалов характер папской власти преобразовался и возвысился благодаря суровости и рвению Григория VII. Этот честолюбивый монах посвятил свою жизнь на осуществление двух замыслов: I) на то, чтобы упрочить за коллегией кардиналов свободу и независимость при выборе пап и навсегда устранить законное или самовольно захваченное право императоров и римского народа участвовать в этом выборе; II) на то, чтобы жаловать и обратно получать Западную империю как принадлежащее церкви ленное поместье или бенефиций и распространить свое светское владычество на всех земных царей и на все земные царства. После пятидесятилетней борьбы первый из этих замыслов был приведен в исполнение благодаря энергичному содействию духовенства, свобода которого была тесно связана со свободой его главы. Но вторая попытка хотя и увенчалась несколькими случайными и кажущимися успехами, встретила энергичное сопротивление со стороны светских правителей и потерпела окончательную неудачу вследствие успехов человеческого разума.

При возрождении Римской империи ни римский епископ, ни римский народ не могли дать Карлу Великому или Оттону тех провинций, которые были утрачены тем же путем, каким были приобретены вследствие случайностей войны. Но ничто не мешало римлянам избирать для себя повелителя, и такая же власть, какая была возложена на патриция, была безвозвратно вверена французским и саксонским императорам Запада. В отрывочных летописях того времени сохранились некоторые воспоминания о дворце этих императоров, об их монетах, об их трибунале, об их Эдиктах и о правосудии, которое вплоть до тринадцатого столетия отправлялось городскими префектами по уполномочию от Цезарей. Это верховенство было уничтожено коварством пап и сопротивлением населения. Довольствуясь титулами императора и Августа, преемники Карла Великого пренебрегали своими правами на эту местную юрисдикцию. К счастью, их честолюбие увлекалось более заманчивыми целями, а в эпоху упадка и раздробления империи их заботы сосредоточивались на защите их наследственных владений. Во время господствовавшей в Италии неурядицы знаменитая Мароция склонила одного из узурпаторов принять на себя звание ее третьего супруга, и король Бургундский Гугон проник при помощи ее приверженцев в молу Адриана или замок св.Ангела, господствовавший над главным мостом и над входом в Рим. Она заставила своего сына от первого брака, Альберика, прислуживать на свадебном банкете; в наказание за то, что он исполнял возложенные на него обязанности с явной неохотой, его новый отец нанес ему удар, а из этого удара возникла революция. “Римляне,—воскликнул юноша,— вы когда-то были владыками мира, а эти бургунды были самыми презренными из ваших рабов. Теперь эти жадные и бесчеловечные варвары властвуют, а нанесенное мне оскорбление есть начало вашего порабощения”. По всем городским кварталам раздался призыв к оружию; бургунды отступили торопливо и с позором; победоносный сын Мароции заключил свою мать в тюрьму и принудил своего брата папу Иоанна XI ограничиться исполнением его духовных обязанностей. Альберик управлял Римом в течение почти двадцати лет с титулом князя и, как уверяют, польстил народным предрассудкам, восстановив должности или, по меньшей мере, титул консулов и трибунов. Его сын и наследник Октавиан принял вместе с папским достоинством имя Иоанна XII; подобно своему предшественнику, он был вынужден искать для церкви и для государства защитника от притеснений со стороны лангобардских князей, и Оттон был награжден за свои услуги императорским достоинством. Но саксонец был высокомерен, а римляне не чувствовали склонности к повиновению; празднование коронации было нарушено столкновением между желанием монарха отстоять свои прерогативы и желанием народа отстоять свою свободу, и Оттон приказал своему меченосцу не отходить от него из опасения, что у подножия алтаря на него будет сделано нападение с целью убить его.

Перед своим обратным переходом через Альпы император наказал жителей за мятеж, а Иоанна XII за неблагодарность. Папа был низложен по решению собора; префекта посадили верхом на осла, водили по городским улицам под ударами плети и заключили в темницу; из тринадцати самых преступных граждан одни были повешены, другие были изуродованы или отправлены в ссылку, а для этих строгих наказаний служили оправданием старинные законы Феодосия и Юстиниана. Голос молвы обвинял Оттона II в вероломном и безжалостном умерщвлении Сенаторов, которых он пригласил к своему столу под видом гостеприимства и дружбы. Во время малолетства его сына Оттона III Рим сделал смелую попытку сбросить с себя саксонское иго, а консул Крешенци был Брутом республики. Из положения подданного и изгнанника он два раза возвышался до владычества над городом, угнетал, изгонял и создавал пап и составил заговор с целью восстановить верховенство греческих императоров. Этот несчастный консул выдержал в крепости св. Ангела упорную осаду и наконец погубил себя тем, что положился на обещание личной безопасности: его тело было повешено на виселице, а его голова была выставлена на зубчатых стенах замка. Вследствие превратностей фортуны после того, как Оттон разделил свои войска, ему пришлось выдерживать в течение трех дней осаду в своем дворце, где не было никаких съестных припасов, и позорное бегство спасло его от правосудия или от ярости римлян. Сенатор Птолемей был вождем народа, а вдова Крешенци имела удовольствие отомстить за своего супруга, отравив императора, который был ее любовником,— по крайней мере так гласила молва. Оттон III намеревался покинуть варварские северные страны, воздвигнуть свой трон в Италии и воскресить учреждения Римской монархии. Но его преемники появлялись на берегах Тибра только по одному разу в своей жизни для того, чтобы получать в Ватикане свою корону. Их отсутствие внушало к ним презрение, а их присутствие было ненавистно и наводило страх. Они спускались с Альп во главе своих варваров, которые были в глазах местного населения и чужеземцами, и врагами, а их временное пребывание служило поводом для смут и кровопролития. Римляне еще томились робкими воспоминаниями о том, чем были их предки, и они с патриотическим негодованием взирали на тех саксов, франков, швабов и богемцев, которые присваивали себе звания и прерогативы Цезарей.

По-видимому, нет ничего более противоестественного и безрассудного, чем желание держать в покорности отдаленные страны и иноземные народы наперекор их влечениям и интересам. Поток варваров может мимоходом покрыть страну, но для того, чтобы поддержать существование обширной империи, нужна тщательно выработанная система управления и угнетения: в ее центре абсолютная власть должна действовать быстро и располагать большими ресурсами; нужно, чтобы сообщения с окраинами были и быстры, и удобны; нужны крепости, для того чтобы подавлять восстания в самом начале; нужна правильно организованная администрация и для того, чтобы охранять, и для того, чтобы наказывать, а хорошо дисциплинированная армия должна внушать страх, не возбуждая неудовольствия и не доводя до отчаяния. Не в таком положении находились германские Цезари, желавшие поработить Италию. Их наследственные поместья тянулись вдоль берегов Рейна или были разбросаны по различным провинциям; но эти обширные земли мало-помалу перешли в другие руки вследствие неблагоразумия или стеснительного денежного положения их владельцев, а доходы, которые извлекались этими владельцами из мелочного и притеснительного пользования их прерогативами, были едва достаточны для содержания их домашнего штата. Их войска состояли из их вассалов, вступавших к ним на службу частью по долгу, частью по доброй воле; эти вассалы неохотно переходили через Альпы, предавались грабежу и бесчинствам и нередко покидали знамена до конца кампании. Целые армии погибали от вредного влияния климата; оставшиеся в живых приносили домой кости своих князей и своей знати, а последствия своей собственной невоздержанности приписывали вероломству и зложелательству итальянцев, которые по меньшей мере радовались несчастьям варваров. Эта временная тирания боролась с мелкими итальянскими тиранами с равными шансами успеха, а исход этой борьбы не представлял большого интереса для народа и не может интересовать читателя. Но в одиннадцатом и двенадцатом столетиях жители Ломбардии воодушевились промышленной предприимчивостью и стремлением к свободе, а их благородному примеру в конце концов стали подражать и возникшие в Тоскане республики. В итальянских городах никогда не было совершенно уничтожено муниципальное управление, а своими первыми привилегиями они были обязаны милостям и политическим расчетам императоров, которые старались воздвигнуть из привилегии простого народа оплот против притязаний независимой аристократии. Но их быстрое развитие и ежедневное расширение их могущества и притязаний были последствием размножения этих общин и воодушевлявшего их мужества. Влияние каждого из городов распространялось на весь их диоцез, или округ; в деревнях юрисдикция графов, епископов и маркизов была отменена, и самые гордые представители знати согласились или были вынуждены покинуть свои уединенные замки и усвоить более почтенный характер вольных людей и должностных лиц. Законодательная власть принадлежала общему собранию, но исполнительная власть была вверена трем консулам, избиравшимся из трех сословий, на которые была разделена республика, — из магнатов (грандов), вальвассоров и простонародья. Под покровительством равных для всех законов земледелие и торговля мало-помалу оживились; постоянно угрожавшие опасности поддерживали в жителях Ломбардии воинственный дух, и всякий раз, как раздавался звон колокола или водружалось знамя, из городских ворот устремлялись навстречу к неприятелю многочисленные толпы неустрашимых воинов, патриотическое усердие которых скоро освоилось со знанием военного дела и с военной дисциплиной. Об этот народный вал разбилась гордость Цезарей, и непреодолимый дух свободы одержал верх над величайшими средневековыми монархами — двумя Фридрихами, из которых первый, быть может, был более велик своими воинскими подвигами, но второй, бесспорно, обладал более выдающимися мирными достоинствами и познаниями.